Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Трещала, палила буря. Стонала дворцовая пристань.
Кричали и гибли люди. Корабль набегал на корабль.
А вы, семеня гранаты, смеясь, целовали артиста…
Он сел за рояль, как гений, — окончил игру, как раб…

Повеял шумный аромат
Цветов, забвенней, чем Нирвана.
Конец пути для каравана:
Вот и она, страна Сабат!
Царь Эфиопский Валтасар
Вскричал рабам: «Поторопитесь!
О, маг мой мудрый, Сембобитис.
Мы у Балькис, царицы чар!
Снимайте пыльные тюки
С присевших в устали верблюдов,
И мирру, в грани изумрудов,
И золотые пустяки».
Гостей приветствует весна,
Цветут струистые гранаты;
Как птицы, девушки крылаты,
Все жаждет ласки и вина!
Где золотеют купола —
Фонтан, лук сабель влажно-певчих,
Ракетит ароматный жемчуг
И рассекает пополам!
Волнуйно-теневый эскиз
Скользнул по зубчикам дворцовым, —
В наряде чувственно-пунцовом
К гостям спускается Балькис.
Цветет улыбка на губах,
Разгоряченных соком пальмы, —
И Валтасар, как раб опальный,
Повержен долу при рабах…

Улыбно светит с неба Синь —
Цветка эдемского тычинкой.
Царь кипарисною лучинкой
Разлепесточил апельсин.
В углу распластан леопард,
И — кобылицею на воле —
Балькис, в гирляндах центифолий,
На нем волшбит колоду карт.
Ланитный алый бархат смугл,
И губы алчущие пряны…
Глаза — беспочвенные страны,
Куда — ни слон, ни конь, ни мул…
Омиррен палевый шатер,
И царь, омгленный ароматом,
От страсти судорожно-матов,
К царице руки распростер…
Менкера, евнух женофоб,
Бледнеет желтою досадой…
А в окна льется ночь из сада —
Черна, как истый эфиоп.
И вот несет уже кувшин
С водой душистою Алави…
И Суламифь, в истомной славе,
Ждет жгучей бездны, как вершин…

Олунен ленно-струйный Нил,
И вечер, взяв свое кадило,
Дымит чешуйкам крокодила, —
Он сердце к сердцу заманил.
Печален юный Валтасар.
Трепещут грезы к Суламите…
На звезды смотрит он: «Поймите
Мою любовь к царице чар!»
Он обращается к Кандас:
«Пойми, Балькис меня отвергла,
И прогнала меня, как негра.
Насмешкою маслинных глаз!..»
Тиха терраса у реки.
Спят Сембобитис и Менкера.
Завоет в роще пальм пантера,
Завьются змеи в тростники, —
И снова тишь. Тоской объят,
Царь погружается в безгрезье…
Склонился ангел в нежной позе,
Твердит, что вымышлен Сабат…
Все это-сон, мечта, каприз…
Извечный вымысел вселенский…
…В стране Сабат царь Комагенский
Берет горящую Балькис!

Как элегантна осень в городе,
Где в ратуше дух моды внедрен!
Куда вы только ни посмотрите —
Везде на клумбах рододендрон…

Как лоско матовы и дымчаты
Пласты смолового асфальта,
И как корректно-переливчаты
Слова констэблевого альта!

Маркизы, древья улиц стриженных,
Блестят кокетливо и ало;
В лиловом инее — их, выжженных
Улыбкой солнца, тишь спаяла.

Надменен вылощенный памятник
(И глуповат! — прибавлю в скобках…)
Из пыли летней вынут громотник
Рукой детей, от лени робких.

А в лиловеющие сумерки, —
Торцами вздорного проспекта, —
Зевают в фаэтонах грумики,
Окукленные для эффекта…

Костюм кокоток так аляповат…
Картавый смех под блесткий веер…
И фантазер на пунце Запада
Зовет в страну своих феерий!..

Его душа — заплеванный Грааль,
Его уста — орозенная язва…
Так: ядосмех сменяла скорби спазма,
Без слез рыдал иронящий Уайльд.

У знатных дам, смакуя Ривезальт,
Он ощущал, как едкая миазма
Щекочет мозг, — щемящего сарказма
Змея ползла в сигарную вуаль…

Вселенец, заключенный в смокинг дэнди,
Он тропик перенес на вечный ледник, —
И солнечна была его тоска!

Палач-эстет и фанатичный патер,
По лабиринту шхер к морям фарватер,
За красоту покаранный Оскар!

Трагичный юморист, юмористичный трагик,
Лукавый гуманист, гуманный ловелас,
На Францию смотря прищуром зорких глаз,
Он тек по ней, как ключ — в одобренном овраге.