Прожужжали мохнатые звезды,
Рукавицей махнул и утих.
Губы пахнут смолой и морозом.
От любви никому не уйти.
Санки — прямо в метельное небо.
Но нельзя оглянуться назад,
Где всё ближе и ближе средь снега
Кровянеют стальные глаза.
Дух глухого звериного рая
Распахнувшейся шубкой обжег.
А потом пусть у стенки оттает
Голубой предрассветный снежок.
1922
«Какой прибой растет в угрюмом сердце…»
Какой прибой растет в угрюмом сердце,
Какая радость и тоска,
Когда чужую руку хоть на миг удержит
Моя горячая рука!
Огромные, прохладные, сухие —
Железо и церковный воск —
И скрюченные в смертной агонии,
И жалостливые до слез.
Привить свою любовь! И встречный долго
Стоит, потупивши глаза, —
Вбирает сок соленый и тяжелый
Обогащенная лоза.
1922
«Стали сны единой достоверностью…»
Стали сны единой достоверностью.
Два и три — таких годов орда.
На четвертый (кажется, что Лермонтов) —
Это злое имя «Кабарда».
Были же веснушчатые истины:
Мандарином веяла рука.
Каменные базилúки лиственниц,
Обитаемые облака.
И какой-то мост в огромном городе —
Звезды просто в водах, даже в нас.
Всё могло бы завершиться легким шорохом —
Зацепилась о быки волна.
Но осталась горечь губ прикушенных,
И любовь до духоты, до слез.
Разве знали мы, что ночь с удушьями
Тоже брошенный дугою мост? —
От весны с черешневыми хлопьями,
От любви в плетенке Фьезоле [161] Фьезоле — городок в окрестностях Флоренции, где Эренбург впервые побывал летом 1909 г. вместе с Е. Г. Полонской.
—
К этому холодному, чужому шлепанью
По крутой занозливой земле.
1922
«Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег…»
Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег.
И Вестминстерское сердце скрипнуло сердито [162] Вестминстерское сердце скрипнуло сердито . Речь идет о часах на здании английского парламента в Вестминстере.
.
В синем жире стрелки хóленых «Омег»
Подступали к тихому зениту.
Прыгало тустепом [163] Тустеп — танец, модный в начале 1920-х гг.
юркое «люблю».
Стал пушинкой Арарата камень.
Радугой кривая ввоза и валют
Встала над замлевшими материками.
Репарации петит и выпот будних дней.
И никто визиток сановитых не заденет.
И никто не перережет приводных ремней
Нормированных совокуплений.
Но Любовь — сосед и миф —
Первые глухие перебои,
Столкновенье диких цифр
И угрюмое цветенье зверобоя.
Половина первого. Вокзальные пары.
На Пинеге снег. Среди трапеций доллар.
Взрыв.
Душу настежь. Золото и холод.
Только ты, мечта, не суесловь —
Это ведь всегда бывает больно.
И крылатым зимородком древняя любовь
Бьется в чадной лапе Равашоля [164] Леон Равашоль (1860–1892) — французский анархист.
.
Это не гудит пикардская земля [165] Пикардская земля — Пикардия, провинция на севере Франции.
Гудом императорского марша.
И не плещет нота голубятника Кремля —
Чудака, обмотанного шарфом.
Это только тишина и жар,
Хроника участков, крохотная ранка.
Но, ее узнав, по винограднику, чумея и визжа,
Оглушенный царь метался за смуглянкой [166] Оглушенный царь метался за смуглянкой. Возможно, имеется в виду царь Соломон, воспылавший любовью к Суламифи.
.
Это только холодеющий зрачок
И такое замедление земного чина,
Что становится музейным милое плечо,
Пережившее свою Мессину [167] Мессина — порт на острове Сицилия, разрушенный землетрясением в 1908 году.
.
1922
«Что седина? Я знаю полдень смерти…»
Что седина? Я знаю полдень смерти —
Звонарь блаженный звоном изойдет,
Не раскачнув земли глухого сердца,
И виночерпий чаши не дольет.
Молю, — о Ненависть, пребудь на страже!
Среди камней и рубенсовских тел,
Пошли и мне неслыханную тяжесть,
Чтоб я второй земли не захотел.
1922
«…И кто в сутулости отмеченной…»
…И кто в сутулости отмеченной,
В кудрях, где тишина и гарь,
Узнает только что ушедшую
От дремы теплую Агарь [168] Агарь — египтянка, рабыня Сарры и наложница Авраама, родила Измаила, родоначальника бедуинского племени агарян.
.
И в визге польки недоигранной,
И в хрусте грустных рук — такой —
Всю жизнь с неистовым эпиграфом
И с недодышанной строкой.
Читать дальше