Михаил Лермонтов - Стихотворения (ПСС-2)

И возвратись домой с полей войны,

Он не прижал к устам уста жены,

Он не привез парчи ей дорогой,

Отбитой у татарки кочевой;

И даже для подарка не сберег

Ни жемчугов, ни золотых серег.

И возвратясь в забытый старый дом,

Он не спросил о сыне молодом;

О подвигах своих в чужой стране

Он не хотел рассказывать жене;

И в час свиданья радости слеза

Хоть озарила нежные глаза,

Но прежде чем упасть она могла

Страдания слезою уж была.

Он изменил ей! Что святой обряд

Тому, кто ищет лишь земных наград?

Как путники небесны, облака,

Свободно сердце, и любовь легка...

Два дня прошло,-н юная жена

Исчезла; и старуха лишь одна

Изгнанье разделить решилась с ней

В монастыре, далеко от людей

(И потому не ближе к небесам).

308

Их жизнь - одна молитва будет там!

Но женщины обманутой душа,

Для света умертвясь и им дыша,

Могла ль забыть того, кто столько лет

Один был для нее и жизнь и свет?

Он изменил! увы! но потому

Ужель ей должно изменить ему?

Печаль несчастной жертвы и закон,

Все презирал для новой страсти он,

Для пленницы, литвинки молодой,

Для гордой девы из земли чужой.

В угодность ей, за пару сладких слов

Из хитрых уст, Арсений был готов

На жертву принести жену, детей,

Отчизну, душу, все-в угодность ей!

Светило дня, краснея сквозь туман,

Садится горделиво за курган,

И, отделив ряды дождливых туч,

Вдоль по земле скользит прощальный луч

Так сладостно, так тихо и светло,

Как будто мира мрачное чело

Его любви достойно! Наконец

Оставил он долину и, венец

Горы высокой, терем озарил

И пламень свой негреющий разлил

По стеклам расписным светлицы той,

Где так недавно с радостью живой,

Облокотясь на столик, у окна,

Ждала супруга верная жена;

Где с детскою досадой сын ее

Чуть поднимал отцовское копье;

Теперь... где сын и мать? На месте их

Сидит литвинка, дочь степей чужих.

Безмолвная подруга лучших дней,

Расстроенная лютня перед ней;

И, по струне оборванной скользя,

Блестит зари последняя струя.

Устала Клара от душевных бурь...

309

И очи голубые, как лазурь,

Она сидит, на запад устремив;

Но не зари пленял ее разлив:

Там родина! Певец и воин там

Не раз к ее склонялися ногам!

Там вольны девы! Там никто бы ей

Не смел сказать: хочу любви твоей!..

Она должна с покорностью немой

Любить того, кто грозною войной

Опустошил поля ее отцов;

Она должна приветы нежных слов

Затверживать и ненависть, тоску

Учить любви святому языку;

Младую грудь к волненью принуждать

И страстью небывалой объяснять

Летучий вздох и влажный пламень глаз;

Она должна... но мщенью будет час!

Вечерний пир готов; рабы шумят.

В покоях пышных блещет свет лампад;

В серебряном ковше кипит вино;

К его парам привыкнувший давно,

Арсений пьет янтарную струю,

Чтоб этим совесть потопить свою!

И пленница, его встречая взор,

Читает в нем к веселью приговор,

И ложная улыбка, громкий смех,

Кроме ее, обманывают всех.

И веря той улыбке, восхищен

Арсений; и литвинку обнял он;

И кудри золотых ее волос,

Нежнее шелка и душистей роз,

Скатилися прозрачной пеленой

На грубый лик, отмеченный войной.

Лукаво посмотрев, принявши вид

Невольной грусти, Клара говорит:

310

"Ты любишь ли меня?" - "Какой вопрос?

Воскликнул он. - Кто ж больше перенес

И для тебя. так много погубил,

Как я? - и твой Арсений не любил?

И,-человек,-я б мог обнять тебя,

Не трепеща душою, не любя?

О, шутками меня не искушай!

Мой ад среди людских забот - мой рай

У ног твоих!-и если я не тут,

И если рук моих твои не жмут,

Дворец и плаха для меня равны,

Досадой дни мои отравлены!

Я непорочен у груди твоей:

Суров и дик между других людей!

Тебе в колена голову склонив,

Я, как дитя, беспечен и счастлив,

И теплое дыханье уст твоих

Приятней мне курений дорогих!

Ты рождена, чтобы повелевать:

Моя любовь то может доказать.

Пусть я твой раб -но лишь не раб судьбы!

Достойны ли тебя ее рабы?

Поверь, когда б меня не создал бог,

Он ниспослать бы в мир тебя не мог".

"О, если б точно ты любил меня!

Сказала Клара, голову склоня,

Я не жила бы в тереме твоем.

Ты говоришь: он мой! - а что мне в нем?

Богатством дивным, гордой высотой

Очам он мил, - но сердцу он чужой.

Здесь в роще воды чистые текут

Но речку ту не Вилией зовут;

И ветер, здесь колеблющий траву,