Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Не страшно ли, — тринадцатого марта,
В трехлетье неразлучной жизни нашей,
Испитое чрез край бегущей чашей, —
Что в Ревель нас забрасывает карта?

Мы в Харькове сошлись и не в Иеве ль
Мечтали провести наш день интимный?
Взамен — этап, и, сквозь Иеве, в дымный
Холодный мрак, — и попадаем в Ревель.

Как он красив, своеобразен, узок
И элегантно-чист, весь заостренный!
Восторженно, в тебя всегда влюбленный,
Твое лицо целую, муза музык!..

Придется ли нам встретить пятилетье
И четверть века слитности — не знаю.
Но знаю, что никто-никто иная
Не заменит тебя, кого ни встреть я…

Встреч новых не ищу и не горюю
О прежних, о дотебных, — никакие
Соблазны не опасны. Я целую
Твое лицо открытое, Мария.

В моем добровольном изгнании
Мне трудно представить, что где-то
Есть мир, где живут и мечтают,
Хохочут и звонко поют.
Да полно! Не только ль мечтанье —
Соблазны культурного света?
Не всюду ли жизнь проживают,
Как я в заточении тут?

И разве осталась культура,
Изыски ее и изборы,
Утонченные ароматы
Симфоний, стихов и идей?
И разве полеты Амура
Ткут в воздухе те же узоры?
И разве мимозы не смяты
Стопой озверелых людей?

Вот год я живу, как растенье,
Спасаясь от ужасов яви,
Недавние переживанья
Считая несбыточным сном.
Печально мое заточенье,
В котором грущу я по славе,
По нежному очарованьв
В таком еще близком былом…

Восемнадцатый век! не ему ли дано
Слыть изысканным хамом во веки веков?
В нем с учтивостью грубость — сплелась заодно,
И с изяществом пошлость придворных домов.

Ришелье исщипал в синяки Шаролэ.
Бил Субиз по щекам, наземь бросив де Нель.
За Шасси выбегала кокетка Буфле
И кричала: «Желаю его на постель!»

Герцогиня Беррийская в пьянстве сожглась.
Graile и Logre называли maman… Помпадур!
Было много чудовищных зрелищ для глаз,
Было много средь фрейлин развратниц и дур.

Куаньи, проиграв капитал принцу Домб,
Закричал: «Так везет лишь ублюдкам одним!»
Создавая шантан, устроители помп
Говорили: «Традиции monde'a храним…»

Эстрада, в браке с маршалом, игорный дом
Совершенно открыто держала, свой сан
Позабыв, — дом, где «в пух» проигрался Вандом
И богачкою стала madame Монтеспан.

Век грации, утонченный век-стебель!
Ланкрэ, Ла-Туш, Бушэ, Грэз и Ватто!
Андрэ Шарль Булль — поэт, не твой ли мебель?
И ты, Бертон, не ты ль певец манто?

Век мушек-«поцелуев», вздохов гребель,
Духов и комплиментов, — но зато
Виконт бранится дома, как фельдфебель,
А виконтесса, как — не знаю! — кто…

Двуликий век Раттье и Фрагонара —
Изящества и грубого кошмара! —
Ты мне напомнил «эти» времена:

Не та же ли культурность показная,
Которую определенно зная,
Спасти не могут наши имена?

А если б Пушкин ожил и к нам пришел?…
Тогда б он увидел, что хам пришел.

И Мережковскому бы сказал он: «Да,
Собрат, вы были правы, — „он“ там пришел.

Грядуший Хам окончил свой дальний путь,
И рады иль не рады, он к вам пришел…»

Потом бы Пушкин «новых» читал стихи:
«На смену мне рой целый в мой храм пришел,

И „гениев“ так много теперь у вас,
Что и меня забыли, я сам пришел:

Хотелось насмотреться на вашу жизнь,
Но, посмотрев, воскликну: „В бедлам пришел!..“»

Посредственному адвокату
Стать президентом — не удел.
Он деловито шел к закату,
И вот дойдя — он не у дел!..

Напрасно чванилась Самара:
«Волжанин стал почти царем!»
Он поднимался, как опара,
А лопнул мыльным пузырем.

Но не конфузятся волжане:
«Керенки» знает вся страна.
Они у каждого в кармане —
А чтобы драл их сатана!

Народ, жуя ржаные гренки,
Ругает «детище» его:
Ведь потруднее сбыть «керенки»,
Чем Керенского [5] Простонародное произношение. — Прим. И. Северянина. самого!..