Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

Где состоится перевыбор
Поэтов русских короля?
Какое скажет мне спасибо
Родная русская земля?

И состоится ли?… едва ли:
Не до того моей стране, —
Она в мучительном развале
И в агоническом огне.

Да и страна ль меня избрала
Великой волею своей
От Ямбурга и до Урала?
Нет, только кучка москвичей.

А потому я за неделю
До истеченья срока, сам
Все злые цели обезделю,
Вернув «корону» москвичам.

Я отрекаюсь от порфиры
И, вдохновляем февралем,
За струнной изгородью лиры
Провозглашаюсь королем!

Жалейте каждого больного
Всем сердцем, всей своей душой,
И не считайте за чужого,
Какой бы ни был он чужой.

Пусть к вам потянется калека,
Как к доброй матери — дитя;
Пусть в человеке человека
Увидит, сердцем к вам летя.

И, обнадежив безнадежность,
Все возлюбя и все простив,
Такую проявите нежность,
Чтоб умирающий стал жив!

И будет-радостна вам снова
Вся эта грустная земля…
Жалейте каждого больного,
Ему сочувственно внемля.

Из меня хотели сделать торгаша,
Но торгашеству противилась душа.

Смыслу здравому учили с детских дней,
Но в Безразумность влюбился соловей.

Под законы все стремились подвести, —
Беззаконью удалось закон смести.

И общественное мненье я презрел,
В предрассудки выпускал десятки стрел.

В этом мире только я, — иного нет.
Излучаю сквозь себя огни планет.

Что мне мир, раз в этом мире нет меня?
Мир мне нужен, если миру нужен я.

Поэту, как птице, Господь пропитанье дает:
Не сею, не жну — существую второй уже год.
И добрые люди за добрые песни-стихи
Прощают ошибки и, если найдутся, грехи.

Кому теперь нужно искусство? не знаю кому…
Но мне — оно воздух, и вот я пою потому.
А некто лучистый, — не русский, эстонец, чужой, —
Не ангел ли Божий? — следит неустанно за мной.

Он верит в искусство, и полон ко мне он любви:
«Поэт, будь собою: пой песни свои и живи!»
Как нищая птица, поэт подаянию рад…
Восторженной трелью я славлю тебя, светлый брат!

Все то, что раньше было б диким,
Теперь естественно вполне:
Стать пред решением великим —
Быть иль не быть — пришлось и мне.

Но так как дух «не быть» не может,
И так как я — певучий дух,
Отныне выбор не тревожит:
«Быть» выбрал из решений двух.

Он лежал, весь огипсен,
Забинтован лежал,
И в руке его Ибсен
Возмущенно дрожал…

Где же гордая личность?
Где же ego его?
Человека отличность
От иного всего?

Неужели все бренно?
Неужели все прах?
И его постепенно
Стал охватывать страх.

Пред окном лыжебежец
Эфемерил свой круг…
И великий норвежец
Выпал на пол из рук.

Жизнь догорает… Мир умирает…
Небо карает грешных людей.
Бог собирает и отбирает
Правых от грешных, Бог — Чародей.

Всюду ворчанье, всюду кричанье,
Всюду рычанье, — люди ли вы?
Но в отвечанье слышно молчанье:
Люди — как тигры! люди — как львы!

Все друг на друга: с севера, с юга,
Друг и подруга — все против всех!
Нет в них испуга, в голосе — вьюга,
В сердце преступность, в помыслах грех…

Полно вам, будет! Бог вас рассудит,
Бог вас очудит! Клекот орла
Мертвых пробудит, грешников сгрудит,
Верить понудит: смерть умерла!

Тяжко видеть гибель мира,
  Ощущать ее.
Страждет сердце, друг мой Мирра,
  Бедное мое.

Все так жалко, так ничтожно…
  День угрозней дня…
Дорогая, если можно,
  Поддержи меня.

В этой яви только злоба, —
  Радость лишь во сне…
Дорогая, встань из гроба
  И приди ко мне.

Безнадежно! Жутко! пусто!
  В днях не видно дней…
Гибнет, чувствую, искусство,
  Что всего больней.

Гибель мира для поэта
  Ведь не так страшна,
Как искусства гибель. Это
  Ты поймешь одна.