Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

Протянула Тüu руку
  И окно
Распахнула настежь: Jukku
  Нет давно.

Да и был ли? Сыро. Бело.
  Стынет сон.
Где-то тьма и мирабелла.
  Где-то он.

Существует все же Jukku
  Где-то там.
Vang к окну приносит муку
  По ночам.

И рыдает без слезинок:
  «Я — не он».
Помысл Tüu в глушь тропинок
  Устремлен.

И целуя Vang'a в губы
  Чрез окно,
Тüu шепчет: «Пьют инкубы
  Кровь давно»…

— «Не инкубы, — отвечает
  Vang, — мечты»…
Вместе с Tüu упадает
  На цветы.

И берет ее, умело
  Претворя
В явь виденье, чтоб не смела
  Встать заря.

И не внемлет Tüu стуку…
  Посмотри:
Воплотился в Vang'e Jukku
  …До зари.

Что значит время? Что значат годы?
Любовь и верность сильнее их!
Пятнадцать весен слагает оды
И славословит Ее мой стих.

Пятнадцать весен — пятнадцать маев!
Сирень раскрылась пятнадцать раз!
И лед, пятнадцатый раз растаяв,
Открыл для глаз голубой атлас…

Пятнадцать весен — романов главы,
Успехов пламя, цветы удач…
А сколько счастья! а сколько славы!
Блестяще вырешенных задач!

Так что мне годы! Обезвопросен
Их тайный облик. Ее слова
Всегда бессмертны. Пятнадцать весен
В могиле лежа, Она жива!

Мгновенья высокой красы!
Совсем незнакомый, чужой
В одиннадцатом году
Прислал мне «Ночные часы».
Я надпись его приведу:
«Поэту с открытой душой».

Десятый кончается год
С тех пор. Мы не сблизились с ним.
Встречаясь, друг к другу не шли:
Не стужа ль безгранных высот
Смущала поэта земли?…
Но дух его свято храним
Раздвоенным духом моим.

Теперь пережить мне дано
Кончину еще одного
Собрата — гиганта. О Русь
Согбенная! горбь, еще горбь
Болящую спину. Кого
Теряешь ты ныне? Боюсь,
Не слишком ли многое? Но
Удел твой — победная скорбь.

Пусть варваром Запад зовет
Ему непосильный Восток!
Пусть смотрит с презреньем в лорнет
На русскую душу: глубок
Страданья очищенный взлет,
Какого у Запада нет.
Вселенную, знайте, спасет
Наш варварский русский Восток!

В гирляндах из ронделей и квинтин,
Опьянены друг другом и собою
В столице Eesti, брат мой Константин,
На три восхода встретились с тобою.

Капризничало сизо-голубою
Своей волною море. Серпантин
Поэз опутал нас. Твой «карантин»
Мы развлекли веселою гульбою…

Так ты воскрес. Так ты покинул склеп,
Чтоб пить вино, курить табак, есть хлеб,
Чтоб петь, творить и мыслить бесконтрольно.

Ты снова весь пылаешь, весь паришь
И едешь, как на родину, в Париж,
Забыв свой плен, опять зажить корольно.

Ее раздольный голос так стихиен,
Крылат, правдив и солнечно-звенящ.
Он убедителен, он настоящ,
Насыщен Русью весь, — он ороссиен.

При голосе таком глаза какие, —
Нежней лазори и прохладней чащ,
Которые проглазятся сквозь плащ, —
Какие, как не только голубые?…

Необходим закон — при том, что в двух
Строфах рассказано, иметь и дух
Денно-светильный, голубой, крылатый.

А раз душа небесна, то и дар
Не-может быть иным. В святой пожар
Иду калить побед своих булаты!

Я тронут: Ваша лира мне близка,
И строфы Ваши праведны. Корону,
Дар неба, смяла выродка рука, —
    …Я тронут!

Приял уклон к утонченному тону
Строф аромат, приплыв издалека.
В сочувствии — от зла зрю оборону.

Так «у моря погоды» жду. Река,
Поля и лес со мною вместе стонут
Надеждою моею. А пока —
    Я тронут.

Благоухала матиола
Семь лет назад в пресветлой Эстии,
И значит — жил здесь Сологуб…
И голос некий, как виола,
Потусторонние известия
Вещал из женских алогуб…

Увы. Вы этого не помните —
Затем, что Вы тогда не жили,
И это, право, очень жаль:
Духовней были дни и скромней те,
Мы больше дух, чем тело, нежили, —
И чтилась некая скрижаль…