все устойчиво прочное. Так зачем у костра-дымокура,
у лесного огня, не забытое мною,
но как бы забытое, прошлое голосами другими
опять окликает меня? Загорелые парни в ковбойках
и в кепках, упрямо заломленных, да с глазами,
в которых лесные костры горят, спят на влажной траве и на жестких матрацах соломенных, как убитые спят
и во сне над землею парят. Как летают они!
Залетают за облако,
тают. Это очень легко
вышина им ничуть не страшна. Ты был прав, старшина:
молодые растут,
оттого и летают. Лишь теперь мне понятна
вся горечь тех слов,
старшина! Что ж я в споры вступаю?
Я парням табаку отсыпаю. Торопливо ломаю сушняк,
у лесного огня хлопочу. А потом я бросаюсь в траву
и в траве молодой засыпаю. Взмах рукой, и другой!
Поднимаюсь опять
и лечу. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Грач над березовой чащей.
Света и сумрака заговор. Вечно о чем-то молчащий,
неразговорчивый загород. Лес меня ветками хлещет
в сумраке спутанной зелени. Лес меня бережно лечит
древними мудрыми зельями. Мятой травою врачует
век исцеленному здравствовать, посох дорожный вручает
с посохом по лесу странствовать... Корни замшелого клена
сучьями трогаю голыми, и откликается крона
дальними строгими гулами. Резко сгущаются тени,
перемещаются линии. Тихо шевелятся в тине
странные желтые лилии. Гром осыпается близко,
будит округу уснувшую. Щурюсь от быстрого блеска.
Слушаю.
Слушаю.
Слушаю. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Вы помните песню про славное море? О парус, летящий под гул баргузина! ...Осенние звезды стояли над логом, осенним туманом клубилась низина.
Потом начинало светать понемногу. Пронзительно пахли цветы полевые... Я с песнею тою пускался в дорогу, Байкал для себя открывая впервые.
Вернее, он сам открывал себя. Медленно машина взбиралась на грань перевала. За петлями тракта, за листьями медными тянуло прохладой и синь проступала.
И вдруг он открылся. Открылась граница меж небом и морем. Зарей освещенный, казалось, он вышел, желая сравниться с той самою песней, ему посвященной.
И враз пробежали мурашки по коже, сжимало дыханье все туже и туже. Он знал себе цену. Он спрашивал: - Что же, похоже на песню? А может, похуже?
Наполнен до края дыханьем соленым горячей смолы, чешуи омулиной, он был голубым, синеватым, зеленым, горел ежевикой и дикой малиной.
Вскипала на гальке волна ветровая, крикливые чайки к воде припадали, и как ни старался я, рот открывая, но в море, но в море слова пропадали.
И думалось мне под прямым его взглядом, что, как ни была бы ты, песня, красива, ты меркнешь, когда открывается рядом живая, земная, всесильная сила. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Не брести мне сушею,
а по северным рекам плыть! Я люблю присущую
этим с 1000 еверным рекам прыть. Мне на палубе слышно,
как плещет внизу Витим, как ревет Витим,
в двух шагах почти невидим. Я щекою небритой
ощущаю мешок вещевой, мой дорожный мешок,
перемытый водой дождевой. От него пахнет пастой зубною
и ягодным мылом, позабытой страною
детством лагерным милым. И от этого снится мне детство
с певучими горнами и с вершинами горными,
неприступными, гордыми. К тем вершинам горным,
чтоб увидеть их наяву, от детства самого
по высокой воде плыву. У безлюдного берега
опускаю скрипучие трапы на песчаные отмели,
на лесные пахучие трааы. И огни золотого прииска
в темноте за бортом начинаются, словно присказка
(сказка будет потом!). Ну, а в присказке ходит Золушка
в сапогах кирзовых. Полыхают вовсю два солнышка
в глазах бирюзовых. Засыпает она, усталая,
на подушке колкой, и стоят босоножки старые
под железной койкой. А за окнами зорька-зорюшка
сладко сны навевает. Золотые туфельки Золушка
не спеша надевает. Золотыми, росой обрызганными,
по мосткам застучала... Только это уже не присказка
это сказки начало. Это сказка моя правдивая,
где ни лжи, ни обмана, где и вправду вершины горные
поднимаются из тумана. Ах, вершины гордые!
Чтоб увидеть вас наяву, я от детства самого
по высокой воде плыву. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
ПЕЙЗАЖ Горящей осени упорство! Сжигая рощи за собой, она ведет единоборство, хотя проигрывает бой.
Идет бесшумный поединок, но в нем схлестнулись не шутя тугие нити паутинок с тугими каплями дождя.
Читать дальше