Мне жаль не узнанной до времени строки. И все ж строка - она со временем прочтется, И перечтется много раз и ей зачтется, И все, что было с ней, останется при ней.
Но вот глаза - они уходят навсегда, Как некий мир, который так и не открыли, Как некий Рим, который так и не отрыли, И не отрыть уже, и в этом вся беда.
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас, За 1000 то, что суетно так жили, так спешили, Что и не знаете, чего себя лишили, И не узнаете, и в этом вся печаль.
А впрочем, я вам не судья. Я жил как все. Вначале слово безраздельно мной владело. А дело было после, после было дело, И в этом дело все, и в этом вся печаль.
Мне тем и горек мой сегодняшний удел Покуда мнил себя судьей, в пророки метил, Каких сокровищ под ногами не заметил, Каких созвездий в небесах не разглядел! Москва: Художественная литература, 1977. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
* * * Вот приходит замысел рисунка. Поединок сердца и рассудка.
Иногда рассудок побеждает: он довольно трезво рассуждает,
здравые высказывает мысли ну, и побеждает в этом смысле...
Сердце бьется, сердце не сдается, ибо сердце сердцем остается.
Пусть оно почаще побеждает! Это как-то больше убеждает. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Здесь обычай древний не нарушат. В деревянный ставень постучи чай заварят, валенки просушат, теплых щей достанут из печи.
В этих избах, в этой снежной шири, белыми морозами дыша, издавна живет она Сибири щедро хлебосольная душа.
Если кто и есть еще, быть может, что шаги заслыша у ворот, на задвижку дверь свою заложит, ковшика воды не поднесет,
и влечет его неудержимо встреча с каждым новым пятаком пусть себе трясется эта жила над своим железным сундуком!
Сколько раз меня в крестьянской хате приглашали к скромному столу! Клали на ночь только на кровати, сами ночевали на полу.
Провожая утром до ограды, говорили, раскурив табак,дескать, чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так!..
В дом к себе распахивая двери, не тая ни помыслов, ни чувств, быть достойным, хоть в какой-то мере, этой высшей щедрости учусь.
Чтоб делить в сочувственной тревоге все, что за душой имею сам, с человеком, сбившимся с дороги, путником, плутавшим по лесам.
Чтобы, с ним прощаясь у ограды, раскурив по-дружески табак, молвить: - Чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так! Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Что я знаю про стороны света? Вот опять, с наступлением дня, недоступные стороны света, как леса, обступают меня. Нет, не те недоступные земли, где дожди не такие, как тут, где живут носороги и зебры и тюльпаны зимою цветут, где лежат на волнах кашалоты, где на ветках сидят какаду... Я сегодня иные широты и долготы имею в виду.
Вот в распахнутой раме рассвета открываются стороны света. Сколько их? Их никто не считал. Открывается Детство, и Старость. И высокие горы Усталость. И Любви голубая дорога. И глухие низины Порока. И в тумане багровом Война есть такая еще сторона с небесами багрового цвета. Мы закроем вас, темные стороны света!
Сколько есть неоткрытых сторон! Все они обступают меня, проступают во мне, как узоры на зимнем окне, очень медленно тают, и вновь открываются в раме рассвета неоткрытые стороны света. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Как я спал на войне,
в трескотне
и в полночной возне, на войне,
посреди ее грозных
и шумных владений! Чуть приваливался к сосне
и проваливался.
Во сне никаких не видал сновидений. Впрочем, нет, я видал.
Я, конечно, забыл
я видал. Я бросался в траву
между пушками и тягачами, засыпал,
и во сне я летал над землею,
витал над усталой землей
фронтовыми ночами. Это было легко:
взмах рукой,
и другой, и уже я лечу
(взмах рукой!)
над лугами некошеными, над болотной ку 1000 гой
(взмах рукой!),
над речною дугой тихо-тихо скриплю
сапогами солдатскими
кожаными. Это было легко.
Вышина мне была не страшна. Взмах рукой, и другой
и уже в вышине этой таешь. А наутро мой сон
растолковывал мне старшина. - Молодой,- говорил,
ты растешь,- говорил,
оттого и летаешь... Сны сменяются снами,
изменяются с нами. В белом кресле с откинутой
спинкой,
в мягком кресле с чехлом я дремлю в самолете,
смущаемый взрослыми снами об устойчивой, прочной земле
с ежевикой, дождем и щеглом. С каждым годом
сильнее влечет
Читать дальше