Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю - Собрание стихотворений

Я давно не ведаю услады.
Дни изгнанья, чем вас помянуть?
Повторяю песенные лады,
Позабыв мой безотрадный путь.

Утихает ветер из Сахары,
На зубах еще хрустит песок.
Сонный город, призрачный и старый,
Забывает пламенный Восток.

Всё синей лазурный сон Ядрана,
Безнадежней кручи голых гор,
И душа раскрылась, словно рана,
И туманней утомленный взор.

– Я с моей тоской одна на свете.
– О душа, не сетуй, не спеши:
Видишь веер, бабушек наследье,
Из саратовской глуши?

Век прошел, как, баловень чембарский,
В Персию богатую влеком
Службою или хандрою барской,
Прадед мой покинул мирный дом.

И в сапфирных небесах высоко
Запылал над ним златой Коран, –
Он узнал томления Востока,
Жар и негу осиянных стран,

И тоску, и трепет караванов,
И базаров суету и лень,
И тихоглаголющих фонтанов
Влажную и радужную сень…

В темной лавке, где так звонки плиты,
Где тревожный мускус и сандал,
Сто туманов важному шииту,
Верно, он за этот веер дал,

Чтоб среди сугробов и метелей
Колыхались пальмы и цветы,
За муслиновой дымкой пестрели
Солнцем упоенные сады.

Кто поймет наследье родовое?
Принимаю каждый малый дар.
В каждой капле зелье роковое,
В каждой искре буйствует пожар.

Может быть, душа и не слыхала
То, чего нельзя вовек забыть.
Веет, веет хладом опахало –
Иль не петь, не чувствовать, не быть.

Крик внезапный петухов
Нарушает мир окрестный.
Там, средь сонных облаков,
Медный шар несется в бездны.

Всё грозней глубокий гул,
Дольный ропот, горный гомон.
Кто-то молнией хлестнул
И швырнул с разбега громом.

И разнузданный тиран
Потрясает основанья,
Возмущает океан,
Громоздит на зданья зданья.

Расседаются дома,
Ударяют оземь крыши.
Расползлися закрома,
Сторожа бегут и мыши.

Нищий с алчною сумой
И банкир скоробогатый
Сочетают смертный вой,
Смертным ужасом объяты.

Очистительный обряд
Ты ли вновь свершаешь, Майя,
Подвенечный свой наряд
В буйной страсти раздирая?

Непобедимая Армада облаков
Плывет торжественно над Адрией ночною,
Над безнадежностью безлюдных островов,
Над этой жесткою и голою скалою.

Пусть легендарных звезд давно угасший свет,
Мерцая, серебрит гордыню смутных палуб, –
Я утерял давно надежды первых лет,
И сердцу скорбному не надо вещих жалоб.

К чему стремишься ты, строптивая душа?
Иль, снова возмутясь, верховной ищешь власти?
Зачем твой скрытный взор, волнуясь и спеша,
Стремится разгадать мелькающие снасти?

Они – видения томительного сна.
О, пристальней взгляни, их стройный очерк тает.
Лишь чуткой ощупью незрячая луна
По сонным берегам, бессонная, блуждает.

Стенанья сирого сирокко
Да хищный крик приморских птиц,
И тягость избранного рока,
И это море – без границ.

Мой остров скуден и затерян,
Но полон вещих голосов:
Пифийских дымчатых расселин,
Над безднами встающих снов.

Своею волею окован,
Безбрежность назвал я Судьбой.
Я сам, Цирцея, зачарован
Самим собой, самим собой.

Да, душны дни, а ночи тупы.
Лишь разум, кропотливый крот,
Ходы подземные ведет.
К чему? О, не дрожите, губы,
Умолкни, оскверненный рот!

В твоем молчаньи непритворном
Пророческий услышат зов.
Будь гробом и простым, и черным
Среди повапленных гробов.

Не говори о страшном, о родном,
Не возмущай мои тысячелетья,
Ещё болею повседневным сном,
Которого не в силах одолеть я.

Так средь азийских кочевых племен
Плененному наречием гортанным
Заложнику певучий снится сон
О языке родном и богоданном.

Как над морем летят облака,
Так над вечностью мчатся века.
И приходят, уходят, и снова спешат,
Роковой ускоряя возврат.