Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю - Собрание стихотворений

Разит нас серп, крушит нас молот,
Слепят плакатные огни,
И ненавистью мир расколот.
Смирись. Душой навек усни.

И растворись в толпе безликой,
Воспламеняйся, холодей,
Приветствуй исступленным криком
Непререкаемых вождей.

И, разрушая, погибая,
Плечом к плечу и к мысли мысль,
Верь в торжество земного рая
И в правоту священных числ.

Но если лирою Орфея
Ты выведен за тот предел,
Где только духи, пламенея,
Встают над прахом душ и тел,

Тогда, превыше всех страданий,
Пылай ликующим огнем,
Освобождая от желаний,
От страха смерти,
И в твоем

Огне вселенском и кристальном
Преобразится дольний слух,
И в океане изначальном
Бессмертный отразится дух.

Только ты. Отягчаются веки
Долгожданной слезой.
Только ты – и певучие реки
Вновь текут предо мной.

И со мной – колыханья, мерцанья
Уходящих годин,
Словно не было вовсе изгнанья
И досрочных седин.

Словно грудь эта только дышала
Первых дней глубиной,
И душа только звукам внимала
Древней песни степной.

Испания, нет нам роднее
И нет обреченней страны.
Из бездны столетий, рдея,
Из пламенной глубины
Встают твои скалы, твердыни,
Дороги, соборы, сады
Под пенье загробной латыни,
Под звон медно-красной руды.

Твоя золотая армада
Плывет к берегам Ципанго.
Но слышится тихое «Nada» –
Понятное нам «ничего».
И там, над толпой, воспаленной
Миражами долгих сиест,
Колеблется – вижу – зеленый
Святой инквизиции крест.

И скорбью – упорнее зонда –
Пронзает сердца и звенит
Пустыни мираж, canto hondo,
И вдаль заключенных манит.

И в карцере тихой Севильи,
В оковах меж гордых колонн
Поруганный нищий в бессильи,
Безумной мечтой уязвлен,
Провидит сквозь полдня дремоту
В кристальном и звездном огне
Печальную тень Дон Кихота
На тощем, как вечность, коне, –

Чтоб смехом, и болью, и смехом
Звучали, пьянели века
И чтоб несмолкаемым эхом
Сердца отзывались, пока
Не встанет из бездны падений,
Играя с превратной судьбой,
Народный и солнечный гений
Над древней испанской землей.

Как Улисс, отверг я обольщенья
Запада обманчивых Цирцей.
Всё ясней мне было превращенье
Бедных спутников моих в свиней.

Двадцать лет по лестницам чужим,
Двадцать лет окольными путями
К цели неизвестной мы спешим.
Наш народ давно уже не с нами.

Он велик, могуч и молчалив.
Хоть бы проклял нас, но нам ответил.
Мы забыли шум родимых нив.
Всуе трижды прокричал нам петел.

Отреклись мы от родных глубин
И прервали связь святую сердца.
Дожили до роковых седин
С кличкой иностранца, иноверца.

Чем отверженности смыть печать,
На какую смерть идти и муку,
Чтобы сердцем снова ощущать
Круговую верную поруку?

Когда-нибудь, чрез пять иль десять лет,
Быть может, через двадцать – ты вернешься
В тот небывалый, невозможный свет:
Ты от него вовек не отречешься.

Увидишь родину. Но как понять
То, что от первых лет тебя пленило?
Ты иначе уже привык дышать,
Тебе давно чужое небо мило.

Согбенный и восторженный старик
В заморском платье странного покроя,
Прошедшего торжественный двойник –
О, как ты встретишь племя молодое,

Привыкшее размеренней дышать
И чуждое твоим любимым бредам,
Стремящееся мир пересоздать,
Ведущее к светилам и победам?

Подслушаешь с надеждой и тоской
Порыв, задор в кипучей юной песне.
И побредешь, качая головой,
Сокрыв в груди – всё глубже, всё безвестней –

Безумные, бесцельные мечты.
Минуя улицы и площади столицы,
За городской чертой увидишь ты,
Где тают в далях призраки и лица,

Просторы древние. И где-нибудь в тиши,
Где тракторы еще не прогремели,
У позабытой дедовской межи
Ты остановишься, достигнув цели.

И ты поймешь: земной окончен путь.
Вот ты пришел в назначенную пору,
Чтоб душу сбереженную вернуть
Бескрайнему родимому простору.