Мать на траве сидит, в руках – младенец,
Словно в руках зари – звезда рассвета.
Коснулось солнце головы младенца.
Коснулся струн поэт и песнь запел:
«Да славится родившийся, бессмертный».
Все слышавшие стали на колени:
Раджа и нищий, праведник и грешник,
Глупец и мудрый. И провозгласили:
«Да славится родившийся, бессмертный!»
Из книги «Последняя октава» («Шеш шопток»)
1935
Господину Шудхиндронатху Дотто
Теперь я к рисованью пристрастился.
Стихи ведь – как богатые невесты,
У них приданое – богатство смысла,
Им нужно разговором угождать.
Рисунки же скромны и молчаливы,
И с ними я могу таким же быть.
Как из цветов рождаются плоды —
Словами только можно описать,
А пляску света и теней в лесу —
Изобразить возможно лишь в рисунке.
Там стелются сухие листья,
Порхают бабочки,
Мерцают ночью светлячки,
Их очертанья на лесных подмостках
Мелькают в легкокрылом танце.
Никто ни перед кем там не в ответе…
Правленье слова властно и сурово,
Рисунки ж не грозят перстом,
Мне улыбаются, когда рисую.
Забросил я дела, теряю письма.
Чуть улучу минуту, я спешу
Сосредоточиться, порисовать.
Таилась эта страсть на дне души,
А вот теперь окрепла, осмелела,
Рисует, не считаясь с мненьем мира,
Не внемлет похвалам и порицаньям.
Душа моя довольна.
Перо, которым я рисую,
Не взнуздано желаньем славы,
И не хозяйничает имя
Над вольным творчеством моим.
Свой коврик на груди моих картин
Оно не расстелило и не село,
И не подталкивает, и не говорит:
«Меня ты прославляй».
Хотя само напыщенное имя
И не работает и не творит,
Но хочет все себе оно присвоить,
Рассыльных славы держит у ворот.
Оно из тысячи заказов разных
Для прославления себя престол
Пред самым творчеством воздвигло.
Пока еще не заявилось имя,
Я рисовать могу свободно,
Самозабвенно, вольно, как весна.
Цветы из цветника сегодня
Я связывать не стану,
Я не возьму тесьму
Из нитей золотых.
Мне домочадцы говорят:
«Но если ты цветов не свяжешь,
То как мы их возьмем
И как в сосуд с водой поставим?»
Я отвечаю:
«Цветы сегодня словно танцовщицы
На празднике своем.
Беспечное веселье в их движеньях,
Их хоровод средь бокулов резвится
В лучах полуденных весенних.
Любуйтесь их игрой привольной
И слушайте их нежный шорох
И будьте тем довольны».
Мой друг сказал с упреком:
«Пришли мы в дом к тебе,
Чтоб жажду утолить из чаши полной,
А ты нам говоришь,
Что сам разбил
Размера песенного чашу.
Зачем закон гостеприимства
Ты нарушаешь?»
Ответил я: «К источнику пойдем,
Смотрите, как ручей течет свободно,
То узкой, то широкою струей,
Он прыгает с уступа на уступ,
Скрывается в пещере.
Вот грузный камень
Встает, как варвар, на его пути,
А там древесный корень
Простер, как нищий, скрюченные пальцы, —
Иль серебро струи схватить он хочет?»
Собравшиеся люди мне сказали:
«Что ж ты слова не сплел в стихотворенье,
Куда ушла помощница твоя?»
Ответил я: «Ее вам не узнать,
Ведь у нее померкло ожерелье,
Рубины на браслете не сверкают».
Сказали люди: «Что ж нам ждать напрасно?
Что мы получим от нее?»
«Полу́чите все, что дают цветы
На стебельках и на ветвях,
Среди листвы зеленой
Их краски радужно блестят,
А запах веет в дуновенье ветра
И опьяняет свежий воздух.
Цветы не для того, чтоб рвать в охапку,
А для того, чтоб мы их красоту
Ценили бескорыстно
Там, где они растут».
При встрече
Мы с ней переглянулись.
Я был так молод.
Она меня спросила:
«Кого ты ищешь?»
Я ей ответил:
«Поэт вселенной из своей поэмы бесконечной
Одну строку зачем-то вырвал
И плыть ее пустил
В поток земного ветра,
Где аромат цветов плывет
И звуки флейты.
Строка кружит, ища строку созвучную другую,
И поисков безмолвное жужжанье
Звучит в ее пчелиных крыльях».
Она молчала,
Смотрела в сторону куда-то.
Мне стало грустно,
И я спросил: «О чем ты думаешь?»
И, обрывая лепестки, она сказала:
«А как узнаешь ты – нашел иль нет
Среди бесчисленных мельканий
Ее созвучную одну?»
Я ей ответил:
«То, что ищу
В раздвоенной неполной жизни —
Большая тайна,
Она откроется сама собой,
Откликнувшись необычайно,
И тайну я узнаю —
Созвучие с душой другого».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу