Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

О Бхоланатх, о мой малыш!
Когда кружишь
В бездумной пляске и летишь,
Воздев ручонки, ты, как смерч, проникший в дом:
Все в нем вверх дном!
Сокровища свои, беспечное дитя,
Уничтожаешь ты, шутя,
Творения свои в прах превращаешь сам,
От всех игрушек – только пыль по сторонам…
Не в этом ли закон твоей игры?

Ни созиданию не знаешь ты цены,
Ни разрушению – ведь для тебя они равны.
Из ничего, дитя, ты можешь все создать,
Чтоб все в ничто преобразить опять…
Одежду в пыль втоптал, сорвав с себя, – она
Порыву твоему тесна…
В самозабвенной пляске нищ и наг,
Сокровищ вечных ты сосуд, бессмертных благ —
Ни пыль к тебе не пристает, ни нищета.

Уныния и грусти суета
Тобой развеяна, как тени поутру…
Мой Бхоланатх, прими меня в игру!

О, подари скорей
Забвение всего душе моей!
В игру ломания игрушек посвяти,
Чтоб сокрушить я мог преграды на пути!
Пусть с пляскою твоей безумной в лад
Мои напевы зазвучат!

На одной ноге стоит она,
Кроной выше всех вознесена.
Кажется: еще одно усилье —
И пальмира тучи просверлит,
Унесется высоко, в зенит.
Только как же обрести ей крылья?

Широки округлые листы…
Вот оно – свершение мечты.
В самом деле, чем не крылья это?
Вмиг расправит их над головой
И покинет дом родимый свой.
Улететь отныне нет запрета.

Попросилась на простор душа,
Листья мчат, качаясь и шурша,
Или это чудится пальмире?
Вот она взлетает в вышину,
Миновала звезды и луну,
Небо все бездоннее и шире.

Но стихает ветер, и тотчас
Листья поникают, чуть шепчась,
Снова у себя пальмира, дома.
Все же мать-земля всего родней,
Снова, как и прежде, дорог ей
Этот уголок земли знакомый.

Я никогда не вспоминаю мать,
И лишь порой, когда я выбегаю
На улицу – с мальчишками играть,
Какая-то мелодия внезапно
Овладевает мной, не знаю где родясь,
И кажется мне, словно это мама
Вошла ко мне, с моей игрой слилась.
Она, качая колыбель мою,
Быть может, эту песню напевала,
Но все ушло, и мамы больше нет,
И песни маминой не стало.

Я никогда не вспоминаю мать.
Но в месяце ашшин, средь зарослей жасмина
Как только начинает рассветать,
И влажен ветер, пахнущий цветами,
И тихо плещется волна, —
В моей душе встают воспоминанья,
И мне является она.
А верно, мама часто приносила
Цветы, чтоб вознести моления богам;
Не оттого ль благоуханье мамы
Я слышу всякий раз, входя во храм?

Я никогда не вспоминаю мать.
Но, глядя из окошка спальной
На мир, который взором не обнять,
На синеву небес, я чувствую, что снова
В мои глаза глядит она
Внимательным и нежным взглядом,
Как в золотые времена,
Когда, меня сажая на колени,
Она смотрела мне в глаза.
И взор ее тогда во мне запечатлелся,
И от меня закрыл он небеса.

Один раджа на свете жил…
В тот день раджою я наказан был

За то, что, не спросившись, в лес
Ушел, и там на дерево залез,
И с высоты, совсем один,
Смотрел, как пляшет голубой павлин.
Но подо мною треснул вдруг
Сучок, и мы упали – я и сук.
Потом я взаперти сидел,
Своих любимых пирожков не ел,
В саду раджи плодов не рвал,
Увы, на празднике не побывал…
Кто наказал меня, скажи?
Кто скрыт под именем того раджи?

А у раджи жена была —
Добра, красива, честь ей и хвала…
Во всем я слушался ее…
Узнав про наказание мое,
Она взглянула на меня,
Потом, печально голову склоня,
Ушла поспешно в свой покой
И дверь закрыла крепко за собой.
Весь день не ела, не пила,
Сама на праздник тоже не пошла…
Но кара кончилась моя —
И в чьих объятьях оказался я?
Кто целовал меня в слезах,
Качал, как маленького, на руках?
Кто это был? Скажи! Скажи!
Ну, как зовут жену того раджи?

Подошла к восточным вратам небес первая туча
поры дождей,
Забарабанила в барабаны грома. Поэт, отзовешься
ли ей
В новых строфах своих, в песнях радостных,
славящих дождь?
Это Кришны качели, качаясь, касаются зелени рощ.
Речь твоя год за годом, с качанием мерным в ладу,
В пляске молний лилась, отчего ж она в этом году
В скорбной вдовьей одежде, распростерта во прахе,
лежит?
Осень в месяц ашшин, разодетая празднично, как
надлежит,