Елена Ушакова - Бессмертный дождь. Стихи

Сосны стареют иголками, рыжие валятся с них.
Литература — проблемами, все до одной устарели.
Если в запасе так много ещё молодых
Сил, объяснить это трудно, как рыжей сосне или ели.

Все до одной занимательны, только в природе их нет.
Требуют, словно больные, забот и участья.
Лучше, от них отойдя, среди мелких и внешних примет
Вдруг обнаружить источники жизни и счастья.

Так и случилось, всмотревшись внимательно, видим, — с Толстым.
Он над проблемами так высоко возвышался,
Как эти сосны пушистые с бурым настилом своим,
И не в историю мутную он, а в природу вписался.

Что ему личность и право, закон, государство — стоит
Где-то в обители вечности и мирозданья.
Кто-то о мыслях его — и читатель поймёт и простит —
Верно сказал как о каменном веке сознанья.

Не было этих насущных, в пути дребезжащих проблем.
Море шумело, плескалось, а вечные два-три вопроса
Не поддаются развитию и разработке… совсем.
Но подпирают Поэзию, нет им износа!

Я смотрела на этот исландский вулкан,
На растущую серого пепла громаду —
Плотный, пористый, он занимал весь экран, —
На спектакль, на мистическую эскападу.

Клубы дыма из красного жерла летят,
И взрываются жаркие ядра под ними,
Ядовитые кольца становятся в ряд,
Я пытаюсь запомнить чудовища имя…

Как природа, мы видим, свободна, вольна
В проявленьях, вины не боится и краха,
Ей от века такая свобода дана —
Наши страсти в смирительных ходят рубахах.

Если б только — войти в этот раж, в этот крик,
И взорваться спасительным пламенем черным,
И потом — словно в горных хребтах материк —
Равнодушно застыть недвижимо-покорным!

Но — нельзя, и, тяжелым смиреньем замкнув,
Придавив свои чувства, закупорив пробкой,
Я таблетку глотаю, склоняясь ко сну,
И лелею сравненье с камчатскою сопкой.

Мы шли по каналу, дворцы отражались
В ребристой воде, трепеща и ныряя,
Балконы и окна двоились, дрожали,
Предместьем являясь небесного рая.

Когда ж мы сошли у обители мёртвых
И в солнечном, сонном саду Сан-Микеле
Коснулись тех букв дорогих, полустертых,
Казавшихся мелкими, как в нонпарели, —

Надеялась я: мы побудем все вместе,
Здесь дух его милый, горяч и неистов,
Надежно упрятан от фальши и лести
Средь каменных плит и колонн кипарисных.

Надеялась, встречи замысленной ради
Нетрудно расстаться с загробными снами…
Но камни белели, кусты были сзади,
Молчали кресты… Его не было с нами!

Метампсихоз, мой друг, — плохое утешенье.
Сомнительное, как его ни объясняй.
В замёрзшее окно мне видно мельтешенье
Сгрудившихся ворон, печальный, скудный рай…

И если в будущем живущая здесь птица
Ни сквер не узнаёт, ни комнату внутри
Не помнит и стихом не дорожит, страницей,
Хотя б одной строкой! — молчи, не говори,

Что, может быть, она, в немом оцепененье
Расхаживая здесь, переживёт твой прах
И душу сохранит… Не надо измышленья,
Смерть — это смерть, мой друг, провал во тьму и крах!

Как будто я втянута в дикий судебный процесс,
Где я — это ты, ну а ты — это я. Адвокат
Не знает, как быть, самому себе наперерез
Приходится действовать, словно и сам виноват.

И кажется: кто-то вселился бестрепетный в нас,
И третий, чужой, он ведет перекрёстный допрос —
Запутан, мучителен, гибелью дышит подчас
Не метафорически, а в самом деле, всерьез.

И только когда, ужаснувшись страданью, когда
На помощь друг другу бежим у последней черты,
Все доводы побоку, чувство не знает стыда,
И я — это я, слава богу, а ты — это ты!

Тёмный на коже кружок —
Летом ушибла колено.
Странный остался намёк,
Хоть и бледнел постепенно.

Так и обиды укол,
Что отпечатался в глине
Памяти, нет, не прошел —
Ноет, саднит и поныне.

Бердяев встречался со Сталиным, с ним говорил,
И как-то в Кламаре рассказывал: туп как баран,
Он думать не мог за отсутствием умственных сил,
А натиском — танк, что идет напролом на таран.