Елена Крикливец - Стихи

Когда нельзя от прошлого укрыться
и строгий месяц снова хмурит бровь,
так горько перелистывать страницу,
но храм стоит, а значит, есть Любовь.

На раскрытые глядя поля,
уступать холодам не хотела:
поздней осенью стынет земля
под непрочной обновкою белой…

Я бегу за теплом,
но опять
непослушно сбивается сердце.
Оказалось, что мало догнать —
нужно драться за право согреться.

Капли пота стираю с лица…
Нет! Пройти эту гонку красиво
до финальной черты, до конца
не хватает ни веры, ни силы.

Я устала.
Окончен забег.
Пораженье без боли приемлю.
И смотрю, как спускается снег
на бесстыдно раскрытую землю.

Землю, словно малого ребенка,
белым снегом укрывала ночь.
Так же мама в белые пеленки
бережно укутывала дочь,
думая: до слякотной погоды,
до того, как побегут ручьи,
ты успеешь сильной стать и гордой,
я тебя успею научить…

…На душе круги проталин черных.
Нелегко отчаянье унять.
Тихо окна шторами задерну
и к тебе присяду на кровать.

И пускай бегут ручьи в апреле,
разрезая память, как ножи…
Я скажу, что мы с тобой успели.
Я скажу, что снег еще лежит.

Я хочу своею детской ложью
задержать нашествие весны.
Пусть твой сон ничто не потревожит,
не нарушит этой белизны.

Когда душа зовет упрямо в путь,
а ноги прочь срываются с порога,
ты просто задержись еще чуть-чуть
на грани между домом и дорогой.

И, глядя на встающую зарю,
которая туман развеет серый,
от всех невзгод тебя заговорю
на грани суеверия и веры.

Судьба моя всегда меня простит
и не накажет горьким сожаленьем,
что выбирала трудные пути
на грани между болью и взросленьем.

И ничего опять не решено…
Стволы берез пестры от многоточий
наедине с непрочной тишиной,
которая на грани дня и ночи.

Малыш отпускает воздушный шарик
и, жмурясь, с улыбкой глядит на солнце.
Он словно задачку в уме решает:
когда это чудо к нему вернется?
Так я отпускаю твои ладони,
скрывая тоску, как письмо в комоде.
Смотрю, опираясь на подоконник,
как ты через двор в тополя уходишь.
Так мать отпускает дитя в дорогу,
и крестит, глаза утерев украдкой,
и в церковь идет помолиться Богу,
надежду согреть огоньком лампадки.
…Защиплет глаза от стального света,
и хлынут слезинки, как дождик в мае.
Он вместо заветной упругой ленты
уйдет, пустоту в кулачке сжимая.

Заалеет закат,
тихо звякнет ведерко в колодце,
глухо скрипнет скелет
заколоченных дедом дверей.
На вечерней заре,
как всегда, начинает колоться
ворох прожитых лет,
что судьбе отдавались за так.
А вокруг — ни души.
Только серая пыль огородов,
на которых весной
густо всходят крапива да сныть.
Не спеши уходить,
не запомнив обратной дороги:
по земле за тобой
твое прошлое змейкой скользит.
Этот пасмурный век
заметает забытые тропки,
и в колодце вода
неизбывной полынью горчит.
Разлетятся грачи,
но в попытке — безумной и робкой —
ты вернешься сюда,
чтобы вспомнить, что ты человек.

Свеча погасла на ветру…
И мы, другой судьбы не зная,
за годом год, за кругом круг
по жизни как во сне блуждаем.
Бредем по горькому пути,
не просветленные доныне.
И наше робкое «Прости…»
дрожит, как муха в паутине.
С тяжелым вздохом на устах
советам следуем избитым.
И нет ответа в небесах
на запоздалые молитвы.
И не очнуться ото сна,
не отыскать пути иного.
Такая всюду тишина,
что, кажется, не слышно Слова…

Эту возможность —
когда позовут —
кто-то лукавый подбросит незримо:
переписать, как плохую главу,
переиграть без костюмов и грима.
Под привокзальные крики ворон
ты, прихватив чемодан толстощекий,
просто садишься в последний вагон
и возвращаешься в точку отсчета:
в мудрость, где нет поседевших волос,
в юность, не знавшую долгих сомнений,
в детство, где не было маминых слез
и синяков на разбитых коленях.
…В кассе мигнет электрический свет…
Перебирая рассеянно сдачу,
выброшу в урну обратный билет,
не понимая, смеюсь или плачу.