Дмитрий Воденников: Обещание

А я и щас
хотел бы изменить
один любимый мой видеоклип,
где Пугачева обо мне поет,
но только так,
чтоб за спиной моей стояли
(желательно в красивых пиджаках)
не эти мальчики
и Гарик Сукачев
(они мне ничего не обещали),
а вы – которые меня читали:
Ахметьев, Гуголев, Малинин, самолет.

Вообще-то я уже об этом говорил,
но мне, и правда, было неприятно,
что вы тогда не помогли
мне выбраться из этой тьмы
(а я ведь там лежал
здоровый и опрятный),
но ведь и вы боялись темноты.
А значит, это выше наших сил.
Но я об этом тоже говорил.
<���Все свободны>

Есть фотография одна
(она меня ужасно раздражает),
ты там стоишь в синюшном школьном платье
и в объектив бессмысленно глядишь
(так девочки всегда глядят,
и в этом смысле мальчики умнее).
Прошло лет 25
(ну 26),
и скоро почки жирные взорвутся
и поплывут в какой-то синеве.
Но почему ж тогда так больно мне?
А дело в том,
что с самого начала
и – обрати внимание – при мне
в тебе свершается такое злое дело,
единственное, может быть, большое,
и это дело – недоступно мне.
Но мне, какое дело мне, какое
мне дело – мне
какое дело мне?

И все, чего я заработал
своими жалкими стихами
(весь этот незабвенный срам),
и то, что я теперь стою
пред девочками и пред мужиками
(как правило, все больше пожилыми) —
все это тоже не прикрыть руками
[че ты уставился? ведь я ж – одетый,
а, правда,
кажется,
что щас разденусь я?] –
так вот – за это,
именно за это,
за это все – не оставляй меня.

А я глаза закрыл
и головой мотаю,
но все равно зеленый весь от страха.
Я, между прочим, умереть могу.
Так вот зачем
меня ты, боже, лупишь:
ему приспичило, ему приятней,
когда я сам, как голая скворечня,
как будто муравейник раскурочен,
иль как жевачка липну к утюгу.
Естественно, что так оно и нужно.
По-видимому, это даже лестно.
Но я чего-то не пойму:
в поту,
в пальто,
в постели,
на ветру
(мне в самом деле это интересно) —
окрепший, взрослый, маленький, умерший —
хотя бы раз я нравился – Ему?