Кисель тек в рот и мимо (по подбородкам, по груди, по «усам», по шее) – благо недалеко было течь: мы уже почти все в этом бесконечном киселе не стояли, а плыли... Но мы все равно черпали и черпали.
И кисель был безвкусный, но чистый.
Сквозь сон услышишь: визг детей, и лай собак, и скрип
качелей —
проснешься: а на краешке земли
твои стихи, как улицы в апреле,
так чисто вымыли, так сухо подмели.
Но дело в том, что мы уже повисли
как яблоки, и видно наперед:
один из вас – живой и белобрысый,
другой из вас – нездешний и умрет.
Зачем на мне стоять, когда суха земля?
(Так досыта, как верба зацвела,
своей судьбой я сыт уже не буду.)
Я не имел в виду, чтоб ты имел меня,
достаточно, что жизнь была моя.
Не надо звать меня, ребята, ниоткуда.
Я наконец понял, почему меня так крутит после любого общения с чужими людьми. Легче всего это объяснить на примере.
Вот только представить себе, что ты – средневековый колдун или ведьмак. И вместо того чтобы тебя сжечь, как и положено, или хотя бы прийти за конкретной помощью (ну там подлечиться или скот вернуть), – к тебе почему-то присылают людей, которые якобы хотят овладеть секретом твоей магии (о тебе что-то слышали, дали им такое задание, или сами идут, неважно), что-то понять...
Ну присылают и присылают. Надо так надо.
Люди приходят, и ты начинаешь: Вот я беру котел – зажигаю костер – ставлю котел на огонь...
– Ясно, – говорят люди. – Это чертовски интересно. Все поняли. Спасибо, что уделили свое драгоценное время. Так и запишем.
После чего люди сразу уходят, передают из уст в уста, где-то пишут, сплетничают, между собой говорят, кто-то слышит – и опять к тебе – то ли присылают, то ли сами идут, неважно.
И ты, как дурак, говоришь: Ну вот, значит, беру я котел, разжигаю костер, ставлю котел на огонь...
И все повторяется снова.
...Я понимаю, что и люди, и ты сам, и все-все только так и живут. Но еще ты понимаешь, что для колдовства, для жизни, для этого всего – кроме котла, костра и огня – нужно еще, допустим, третий день в начале первого лунного месяца, когда за мельницей у реки расцветет такой-то и такой неприметный цветок... Или что нужно взять воду для котелка именно в этом колодце и положить туда прах именно от этой соседской кошки (а никак не от другой)... И только через левое плечо.
Ну и так далее. И все что-то в этом духе.
И небольшая беда, что эти секреты и особенно-то никому не нужны или совсем непонятны. И небольшая беда, что все эти походы к тебе – сплошная профанация и завихривание пустоты. Твоей в том числе.
И уж точно неважно, что мир востребует от тебя только одну сотую (причем какой-то уж совсем очевидной мути). В конце концов – хоть какая-то польза от этого всего есть: рано или поздно – когда одряхлеешь – помогут тебе городские власти и забор поправить, и дров привезут.
А беда в том, что удивительно скучно и тошно из года в год (из века век) повторять, как каторжный: «Значит, беру котелок, развожу костер – ставлю котел на огонь...» – и так до бесконечности.
От этого и крутит.
...Окопаться бы здесь – безымянной солдатской лопатой
до ближайшей весны, – чтоб на месяцев 5 или 6
на морозе звенеть полуграмотным Пастернаком,
а на Красную Горку —
цветком полоумным – зацвесть .
(...) Я сейчас читаю одну книгу, там есть такое место: «Иса – одна из трех великих Рун Промедления. Глубокая ровная царапина на темной поверхности абрикосовой косточки. «Лед очень холоден, он прозрачен, как стекло, он сияет на солнце, которое должно долго светить прежде, чем лед растает» – эти слова когда-то произнесли мои собственные мертвые губы, и с тех пор простая вертикальная черточка – руна по имени Иса – стала символом инерции, прекращения активности, вынужденного ожидания благоприятной ситуации... Я чувствовал, как эта проклятая ледяная руна бездействия забирает мою силу – капля по капле. И все же каждое утро я начинал с гадания – в эти дни я на собственном опыте понял, что такое надежда. Я нуждался в надежде – как ни унизительно это звучит...»
Потом – после этого текста в книге идет рисунок. Самой руны.
Изображается она примерно так: |
Я закрываю книгу и – повинуясь неясно чему, сразу же встаю, иду к плетеному сундуку и беру кисет с рунами (давнишний подарок). Стоит сказать, что у меня есть смутное убеждение, что там не хватает нескольких дощечек, но проверять я совсем не хочу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу