«Что за люди, миа Бьянка,
В этой чертовой стране:
Здесь крестьянин и крестьянка
Партизан иль партизанка, —
Все участвуют в войне!
Надо быть всегда на страже:
Люди скрытны и хитры,
Здесь приходится нам даже
Опасаться детворы.
Случай был — один из многих:
Пред избушкою одной
Три подростка босоногих
В пляс пустились озорной.
Мы смеялись, чужестранцы —
Немцы, венгры, итальянцы, —
Ухватившись за бока.
Есть ли где на свете танцы
Удалее гопака?!
Но когда мы все, солдаты,
Закричали: „Молодцы!“ —
Полетели в нас гранаты!
Вот они какие хваты,
Украинские мальцы!
Грохот, вопли, стоны, охи…
Той порой мальчишки — фить!
„Плясунов“ средь суматохи
Было некому ловить.
Три советских пионера
Нам сплясали мастерски:
От красавца офицера
Лишь осталися куски,
Десять с ним солдат убито,
Двое — раненых; средь них
Я, удачливый Бенито,
Твой возлюбленный жених.
Сохранен святою девой,
Счастлив я. Тебе привет
Я пишу рукою… левой,
Потому что — правой нет!»
1941
Помянем, братья, старину!
О поле, поле Куликово,
Врага ты видело какого!
Здесь бились русские полки,
И пахари, и рыбаки;
Удары грудью принимая,
Они свершили свой обет:
Им показала свой хребет
Орда свирепого Мамая!
Враг новый рыщет на Дону,
Помянем, братья, старину,
Почтим и прадедов и дедов,
Ударим так, чтоб никогда
Уж не воспрянула орда
Осатанелых людоедов!
1942
Лик этот скорбный, слезы эти
И обездоленные дети,
Врагом сожженный дом родной,
От обгорелого порога
Одна осталася дорога —
Искать норы в глуши лесной,
Покинув прах отцов и дедов.
Таков, Россия, жребий твой
В мечтах немецких людоедов!
Но — в испытаньях ты тверда.
Уже не раз, не два чужая
Остервенелая орда
Шла на тебя, уничтожая
Твои деревни, города.
Но на кровавых именинах
Умела ты принять гостей:
О, сколько на твоих равнинах
Истлело вражеских костей!
Ты отстоять себя сумела,
И слава о тебе гремела:
«Все, кто искал на Русь пути,
Ее природу знали скудно:
В Россию вторгнуться — нетрудно,
Трудней — назад живым уйти!»
Уроки прошлого не учат
Ослов: таков ослиный рок.
Им нужен новый, свой урок.
Так пусть они его получат!
Бойцы, дадим святой зарок:
«Разбить врага — в ближайший срок!»
1942
Недостаток кожи и ее заменителей вынудил советское командование выпустить обувь для войск — из сукна.
Можно себе представить, как тяжело сражаться русским в мороз в этой обуви!
Римское радио от 19/XII 1942 г.
Ай да Бенито. Влип знаменито!
Новая итальянская пословица
Муссолини — речь о нем! —
Разболтался дуче,
Мол, у русских с каждым днем
Положенье круче,
Что дела их, видит бог,
Никуда не гожи:
Русский фронт насквозь продрог,
Потому что нет сапог:
Не хватает кожи!
В довершение всех бед
При заторе с кожей
Никакой замены нет,
На нее похожей.
Но у русских — к их стыду, —
Чтоб смягчить свою беду,
Сыскан в нынешнем году
Выход их исконный:
Так — у них в большом ходу
Стал сапог… суконный!
Жалко дуче русских ног?
Нет, он зло смеется.
Он, болван, узнать не мог,
Что суконный наш «сапог»
Валенком зовется!
Брех понес о нем сплошной,
Брех нелепый и смешной,
Муссолини злобный.
Русский валенок родной
Легкий, теплый, шерстяной,
До чего хорош зимой,
До чего удобный!
Он в морозы и в снега
Серо пусть — на взгляд врага
Выглядит наружно,
Да согрета в нем нога!
Вот чем обувь дорога!
Стало быть, что нужно!
Верный друг наш, он вдвойне
Нам дороже на войне
Зимней да морозной.
До чего ж охота мне
Городской вскричать родне
И родне колхозной:
Марья, Дарья, Митрофан,
Сашенька с Феклушей,
Епифан и Селифан,
Тетя Феня, слушай,
Слушай, дядя Ферапонт:
Шлите валенки на фронт!
Шлите срочно, дружно!
Это — то, что нужно!
1942
Легенда
С грустной матерью, ставшей недавно вдовой,
Мальчик маленький жил в Верее под Москвой.
Голубятник он ласковый был и умелый.
Как-то утром — при солнечном первом луче —
Мальчик с голубем белым на левом плече
Вдруг без крика на снег повалился на белый,
К солнцу лик обернув помертвелый.
Вечным сном он в могиле безвременной спит.
Был он немцем убит.
Но о нем — неживом — пошли слухи живые,
Проникая к врагам через их рубежи,
В их ряды, в охранения сторожевые,
В их окопы и в их блиндажи.
По ночам, воскрешенный любовью народной,
Из могилы холодной
Русский мальчик встает
И навстречу немецкому фронту идет.
Его взгляд и презреньем сверкает и гневом,
И, все тот же — предсмертный! — храня его вид,
Белый голубь сидит
На плече его левом.
Читать дальше