Николай Клюев - Стихотворения

Двенадцать лет, как пропасть, гулко страшных.
Двенадцать гор, рассеченных на башни.
Где колчедан, плитняк да аспид твердый,
И тигров ненасытных морды!
Они родятся день от дня
И пожирают то коня,
То девушку, то храм старинный
Иль сад с аллеей лунно-длинной.
И оставляют всюду кости,
Деревья и цветы в коросте.
Колтун на нежном винограде,
С когтями черными в засаде.
О горе, горе! — воет пес,
О горе! — квохчет серый дрозд.
Беда беда! — отель мычит.
Бедою тянет от ракит.
Вот ярославское село —
Недавно пестрое крыло
Жар-птицы иль струфокамила.
Теперь же с заступом могила
Прошла светелками, дворами…
По тихой Прйпяти, на Каме,
Коварный заступ срезал цвет.
И тигры проложили след.
Вот нива редкою щетиной.
В соломе просквозила кровь
(Посев не дедовский старинный —
Почтить созвучием — любовь,
Как бирюзой дешевку ситца,
Рублевской прориси претится).
Как будто от самой себя
Сбежала нянюшка-земля.
И одичалое дитя,
Отростив зубы, волчий хвост,
Вцепилось в облачный помост
И хрипло лает на созвездья!..
Вон ц берендеевс'ком уезде
За ветроплясом огонек —
Идем, погреемся, дружок!
Так холодно в людском жилье
Па Богом проклятой земле!..
Как ворон, ночь. И лес костляв.
Змеи. ные глаза у трав.
Кустарником в трясине руки —
Навеки с радостью в разлуке!
Вот бык-поток, рога-утес,
На ребрах смрадный сенокос.
Знать, новоселье, правят бесы
И продают печенку с весу,
Кронных замыслов вязигу.
Вот адский дьяк читает книгу.
Лксты из висельника кожи,
Где в строчках смерть могилы множит
Безкрестные, как дом без кровли!.
Повышла Техника для ловли, —
В мереже, рыбами в потоке,
Индустриальные пороки —
Молитва, милостыня, ласка.
В повойиике парчовом сказка
И песня про снежки пушисты,
Что ненавидят коммунисты!
Бежим, бежим, посмертный друг,
От черных и от красных вьюг,
На четверговый огонек,
Через Предательства поток,
Сквозь Лес лукавых размышлений,
Где лбы — комолые олени
Тучны змеиною слюной,
Там нет подснежников весной.
И к старым соснам, где сторожка,
Не вьется робкая дорожка,
Чтоб юноша купал ресницы
В смоле и яри до зарницы,
Питая сердце медом встречи…
Вот ласточки — зари предтечи!
Им лишь оплакивать дано
Резное русское окно
И колоколен светлый сон,
Где не живет вечерний звон.
Окно же с девичьей иголкой
Заполыхало комсомолкой,
Кумачным смехом и махрой
Над гробом матери родной!
Вот журавли, как хоровод, —
На лапках костромских болот
Сусанинский озимый ил.
Им не хватило птичьих сил.
Чтоб заметелить пухом ширь,
Где был Ипатьев монастырь.
Там виноградарем Феодор,
В лихие тушинские годы,
Нашел укромную лозу
Собрать алмазы, бирюзу
В неуязвимое точило…
"Подайте нам крупицу ила,
Чтоб причаститься Костромой!"
И журавли кричат: "Домой,
На огонек идите прямо,
Там в белой роще дед и мама!"
Уже последний перевал.
Крылатый страж на гребне скал
Нас окликает звонким рогом,
Но крест на нас, и по острогам.
С хоругвями, навстречу нам
Идет Хутынский Варлаам.
С ним Сорский Нил, с Печеньги Трифон,
Борис и Глеб — два борзых грифа.
Зареет утро от попон.
И Анна с кашинских икон —
Смиренное тверское поле.
С пути отведать хлеба-соли
Нас повели в дубовый терем…
Святая Русь, мы верим, верим!
И посохи слезами мочим…
До впадин выплакать бы очи,
Иль стать подстрешным воробьем.
Но только бы с родным гнездом,
Чтоб бедной песенкой чи-ри
Встречать заутреню зари.
И знать, что зернышки, солому
Никто не выгонит из дому,
Что в сад распахнуто давно
Резное русское окно,
И в жимолость упали косы!..

На преподобного Салоса —
Угодника с Большой торговой,
Цветистей в Новгороде слово,
И пряжею густой, шелковой,
Прошит софийский перезвон
На ипостасный вдовий сон,
На листопад осин опальных,
К прибытку в избах катовальных,
Где шерсть да валенок пушистый.
Аринушка вдовела чисто.
И уж шестнадцать дочке Насте,
Как от неведомой напасти
Ушел в могилу катовал,
Чтоб на оплаканном погосте
Крестом из мамонтовой кости
Глядеться в утренний опал!
Там некогда и я сиял,
Но отягченный скатным словом,
Как рябчик к травам солодовым,
На землю скудную ниспал!
Аринушка вдовела свято,
Как остров под туманным платом,
Плакучий вереск по колени.
Уж океан в саврасой пене
Не раз ей косы искупал.
И памяткой ревнивый вал
В зрачки забросил парус дальний.
Но чем прекрасней, тем печальней
Лён времени вдова пряла,
И материнского крыла
Всю теплоту и многострунность
Испила Настенькина юность!
Зато до каменной Норвеги
Прибоя пенные телеги
Пух гаги — слухи развезли,
Что материнские кремли
И сердца кедр, шатра укромней,
Как бирюзу в каменоломне
Укрыли девичью красу!
Как златно-бурую лису
Полесник чует по умётам,
Не правя лыжницу болотом,
Ведь сказка с филином не дружит,
Араиной дозоры вьюжит,
И на березовой коре —
Следы резца на серебре,
Находит волосок жар-зверя,
И ревностью снега измеря,
Пустым притащится к зимовью, —
Так, обуянные любовью
И Капарулин с Кулда оя [6] Золотой ручей — карельское. Примечание Клюева ,
И Лопарев от Выдро оя, —
Купцы, кудрявичи и щуры
В сеть сватовства лисы каурой
Словить, как счастья, не могли!
Цветисты моря хрустали,
Но есть у Насти журавли
Средь голубик и трав раздумных.
Златистее поречий лунных,
Когда голуборогий лось,
В молоках и опаре плёс,
Куст головы, как факел, топит!
В Помории, в скуластой Лопи
Залетней нету журавля,
Чем с Гоголиного ручья —
Селения, где птичьи воды, —
Сын косторезчика — Феодор!
Он поставец, резьбой украшен,
С кувшинцами нездешних брашен,
Но парус плеч в морях кафтанных
Напружен туго. Для желанных
Нет слов и в девичьем ларце.
И о супружеском венце
Не пелося Анастасии…
Святые девушки России —
Купавы, чайки и березки,
Вас гробовые давят доски.
И кости обглодали волки.
Но грянет час — в лазурном шелке
Вы явитесь, как звезды, миру!
Полюбит ли сосна секиру,
Хвой волосами, мясом корня.
И станет ли в избе просторней
От гробовой глухой доски?
Так песнь стерляжьи плавники
Сдирает о соображенье.
Испепелися наважденье —
Понятие — иглистый еж!
Пусть будет стих с белугой схож,
Но не полюбит он бетона!..
Для Настеньки заря — икона,
А лестовка — калины ветка —
Оконца росная наседка.
Вся в бабку, девушка в семнадцать
Любила платом покрываться
По брови, строгим, уставным,
И сквозь келейный воск и дым,
Как озарение опала,
Любимый облик прозревала.
Он на купеческого сына,
На объярь — серая холстина —
Не походил и малой складкой,
И за колдующей лампадкой
Пил морок и горючий сон,
В березку раннюю влюблен.
Так две души, одна земная,
И живописная другая,
Связались сладостною нитью,
Как челн, готовые к отплытью,
В живую водь, где Китеж-град,
И спеет слезный виноград,
Куда фиалкой голубой
Уйдешь и ты. любимый мой!
Бай-бай, изгнания дитя!
Крадется к чуму, шелестя,
Лисенок с радужным хвостом,
За ним доверчивым чирком
Вспорхнул рассветный ветерок,
И ожил беличий клубок
В дупле, где смоль, сухая соть!..
Вдовицын дом хранил Господь
От черной немочи, пожара.
И человеческая свара
Бежала щедрого двора,
Где от ларца до топора
Дышало все ухой да квасом
И осенялось ярым Спасом,
Как льдиной прорубь сельдяная,
Куда лишь звездочка ночная
Роняет изумрудный усик…