Николай Тряпкин - Стихотворения

Уплываю туда, ухожу к тем далеким началам,
Где так всё хорошо и с таким всё бывает навалом!
Где любые сороки поют, как заморские пташки,
Где любая труха превращается в запах ромашки.

Заклинаю строку. И в душе уголёк раздуваю.
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:
Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега первопутки!

В долинах пестрели зацветшие злаки —
А мы уходили.
В просторах шумели прохладные реки —
А нас провожали.
Тревожная песня. Военные годы.
Солдатские взводы.
В долинах пестрели зацветшие злаки —
А мы уходили.

Над нами стояло высокое небо —
А мы не смотрели.
За нами кричали задорные птицы —
А мы не слыхали.
Тогда ведь с тобою мы были солдаты.
Ты помнишь? Солдаты.
Над нами стояло высокое небо —
А мы не смотрели.

В ночах загорались прекрасные звёзды —
А мы воевали.
В лугах дожидались покосные песни —
А мы умирали.
Карпатские горы, дунайские воды,
Бои, переходы.
В ночах загорались прекрасные звёзды —
А мы воевали.

Но в травах горящих и в лавах кипящих
Мы к жизни тянулись
И в каждой пещере, бросаясь на зверя,
Людьми оставались.
И снилось нам это бессмертное лето
Из грома и света,
И в травах горящих и в лавах кипящих
Мы к жизни тянулись.

Пускай же пестреют зацветшие злаки —
Мы все их покосим.
И что нам от крови багряные реки?
Ведь мы их не просим.
За снежные горы, за тёплые воды
Кочуйте, восходы!
Пускай же пестреют зацветшие злаки —
Мы все их покосим!

Грядущие сородичи мои
Да озарятся светом разуменья
И поведут все корешки свои
От дальней даты моего рожденья.

И скажут так: "Вот наши древеса
Они всегда раскидисты и юны.
У нас в роду не Божьи чудеса,
А золотые дедовские струны."

Где-то звонко стучали зенитки,
Где-то глухо работал фугас,
Пролетали кусты и ракитки,
Уходила дорога от нас,

И глядели всё кверху солдаты,
Прижимая винтовки к себе.
А над нами — всё тот же, проклятый,
Недоступный прицельной стрельбе.

И гремели под нами каменья,
Грохотал и рычал грузовик.
И горели пути отступленья,
Устремляясь к Москве напрямик.

И глядели всё кверху солдаты,
Из-под касок прищурив глаза.
А над нами — всё тот же, крестатый,
Приспустивший свои тормоза:

За петлёю петля завивалась,
За кольцом замыкалось кольцо…
Где-то юность моя оставалась,
И горело родное крыльцо.

Уходила машина к востоку,
Уносила меня из-под пуль.
А над нами высоко-высоко
Проплывал чернокрылый патруль.

Уходил я под чёрное небо,
Никому ничего не суля.
И пред ликом Бориса и Глеба
На колени бросалась земля.

Ты прости меня, дед, что пою — не кую,
Что пою — не кую ни кольчуг, ни мечей.
Скоро я искуплю эту немощь свою,
Ибо чую — стою перед смертью своей…
Ты прости меня, дед.

Проклинаю себя, что не смог умереть,
Что не смог умереть за Отчизну свою.
Был я молод, здоров, а решил постареть
За игрой этих струн — и не сгинул в бою.
Проклинаю себя.

Что же делать мне, внук, если ты не живёшь,
Если ты не живёшь, а смердишь на корню?
За постыдную жвачку ты честь продаёшь,
А страну отдаёшь на раздел воронью.
Что же делать мне, внук?

Буду Господом наказан,
Буду дьяволом помазан,
Буду грешником великим
Вплоть до Страшного суда.
В нашей пакостной юдоли
Не сыскать мне лучшей роли,
И у дьявола в неволе
Закисать нам, господа.

Навсегда мне рай заказан —
Слишком к тлену я привязан:
Что за жизнь без потасовок!
Что за вера без хулы!
При моём-то несваренье
Где мне в райские селенья!
Не гожусь для воспаренья —
Слишком крылья тяжелы.

У подземного Харлама
Заплюют меня, как хама,
Ах ты, Ванька, мол, чумазый,
Пошехонская свинья!..
И пойдёт такое, братцы,
Что ни в целости, ни вкратце
Не гожусь ни в ваши святцы,
Ни в парнасские князья.

В нашей пакостной юдоли
Слишком много всякой боли —
Стоном стонет вся планета,
Вся-то матерь наша Русь!
Как же тут не огрызаться?
Даже с тёщей буду драться!
Даже к тёщиной закуске
Тут же задом повернусь!