Николай Тряпкин - Стихотворения

Не давал я в те дни «сабантуя»
И не фабрил гвардейских усов.
И вернулся я к миру вчистую
Из далёких уральских лесов.

Походил я в разливы по сплавам,
А в морозы кряжи кряжевал.
Не пышна, разумеется, слава,
Да ведь тоже — победу ковал.

Далеко ещё отчая хата.
Да и что там? Репей над бугром…
Ну, а тут — и приют, и зарплата,
Огурцы и картошка притом.

Знай всё лето наигрывай в дудку,
Да чтоб вор не забрался в гряду!
И построил я строгую будку
У хозяйства всего на виду.

Что за будка! Из новой фанеры.
И флажок наверху — огоньком.
И всю ночь многозвёздные сферы
Говорили со мной о своём.

Говорили, и пели, и плыли,
А за речкой скрипел коростель.
И тогда потихоньку не ты ли
На мою приходила свирель?

И садилась к дымку понемножку,
Доставала какой-то чурек.
И такую пекли мы картошку,
Что иным не приснится вовек!

И такие там песенки спеты,
И такой отвечал коростель!..
Дорогая! Красивая! Где ты?
И какою ты стала теперь?

За синие своды,
За вешние воды
Зовут меня детские сказки природы,
На белую гору, к метельному бору,
Отвесить поклон старику Зимогору.
И северный дед, убелённый снегами,
Кудлатый, как бор, залопочет губами,
Читая берложьи священные Веды,
Усевшись на пень для высокой беседы.

Сосновые своды, глухие проходы…
Я слушаю тайную флейту природы,
Иду через дрёмы, очнуться не смея,
К прогалинам детства, в страну Берендея,
На красные горы, в певучие боры,
Где тучи с громами ведут разговоры,
Где сосны и ели вздыхают о Леле
И ждут заревой ворожейной свирели.
И старый медведь, умудрённый годами,
Там ходит с клюкой, оснащённой суками,
Храня заповедники Звука и Слова
От страшного зверя и глаза лихого.

Проносятся тучи, проносятся годы,
Меняются земли, меняются воды.
А я эти тропы, и вздохи, и стуки
Держу на примете, беру на поруки,
А я эти песни, рожки и свирели
Хотел бы оставить в родной колыбели,
Где красные горы, где шумные боры,
Где я на дулейке искал переборы
И слушал земли заповедные Веды,
Садясь на пенёк для высокой беседы…

А ты проснись на рубеже какой-то смутной веры
А ты стряхни с себя всю пыль, осевшую вчера.
Пускай на полке у тебя Вольтеры и Гомеры,
А ты впервые видишь дым пастушьего костра.

А ты впервые услыхал: звенят под влагой косы,
А ты впервые уловил: остёр на вкус щавель.
Земля извечно молода и зори вечно босы,
И вечно пляшут мотыльки под детскую свирель.

Пускай тут были до тебя касоги и шумеры.
Пускай ложатся пред тобой смирившиеся львы.
А ты проснись на рубеже какой-то смутной веры,
А ты услышь подземный рост кореньев и травы.

Темнеет кровь. Идут года.
Растут деревья. Зреют думы.
Всё больше внятны, как вода,
В душе неведомые шумы.

Меня зовёт вечерний плёс
И тишина в осеннем поле.
И к тайным шёпотам берёз
Душа стремится поневоле.

Я вижу мрак и вижу свет,
Иду к стогам в родных долинах,
И голос тех, кого уж нет,
Я слышу в криках журавлиных.

О тополь мой, весенний мой!
Ты прошумел с грозой и пухом,
И со всемирною войной,
И со всемирною разрухой.

А жизнь бежит, меняет нрав.
И вот, свалив шальные воды,
Река идёт с настоем трав
И с мудрым светом небосвода.

Я засеваю отчий дол
И строю избы на излуке.
И брат пришёл и не нашёл
Того, что бросил в час разлуки.

А мне легко, легко до слёз.
А мне так радостно до боли,
Что я рождён, как тот овёс,
Дышать дымком родного поля!

Кладу по снегу первый след,
Встречаю праздник ледохода
И в смене зим, и в смене лет
Читаю исповедь природы.

И там, над дедовским ручьём,
Шумит знакомая осока.
И я, как лебедь, бью крылом
У заповедного истока.

Ах ты горькая доля, зловредный удел,
Избяная колода!
Тридцать лет я, ребята, без сил просидел
Да ещё вот три года.
За мою ли вину, за чужие ль грехи
Приключилось такое?
Не могу раздавить ни клопа, ни блохи
Ни рукой, ни ногою.

Допивайте же всё, что на этом столе,
Гусляры-скоморохи!
В Карачарове нашем, в дородном селе,
Угощенья неплохи.
Да ударьте ещё по своим по струнам,
Чтобы крепче задело!
Разбегается жар по моим по кровям,
Оживает всё тело.