Светлана Сурганова - Тетрадь слов

Ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Да, ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Задержка в пути на срок больше полвека…
Кто мог — отдохнул, кто хотел — опоздал.
Я видел тупиц и отступниц от веры.
Я знаю и тех, кому все пополам.
Я много смотрел, но мало что видел.
Я часто тонул в слишком ярких лучах.
Ты много успел, да, но все же послушай,
тут дело не в крыльях, тут дело в корнях.

Но ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Инверсия чувств, как и смена постелей,
привычна для жителей этих широт.
В цене постоянство, но в большей —
потери и сплетен фонтан, извергающий рот.
Я знаю как жить неразменной монетой.
Я видел инстинктов постылую власть.
Я тоже из тех очумевших поэтов,
кто смог так легко в заблуждение впасть.

Да, ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Солнце погасло, и тучи взвалили
на землю тонны дождя.
Пара часов, и железная птица
снова похитит тебя.
Сколько продлится твое расстоянье?
Сколько протянется лет?
Жить в ожидании жизни — возможно,
хуже, когда ее нет.

Она будет там,
где лето уходит в осень.
Она будет там,
где пьют по ночам вино.
Она будет там,
где скучает асфальт по колесам.
Она будет с теми,
кто был от нее далеко.

Ты покидаешь мой город, и завтра
станет бессмысленным путь.
В ритмах дождя уходящего лета
меня оставляешь тонуть.
Там, где стареют, еще не родившись,
где шут себя мнит королем;
уж лучше быть рыбой,
способной пуститься
в море за кораблем.

Она будет там…

Ночь обозначила выход к спасенью
песней трамвайных рельс.
Все решено. И теперь, как молитва,—
дата вылета, рейс.
Кто-то из старых знакомых мне скажет:
«Слушай, да ты не в себе!»
Мне наплевать. Я устала слать письма.
Я уезжаю к тебе.

Мы будет там…

Февральский ветер стучится в твой дом,
в доме, где мы остались вдвоем;
за чашкой какао, в дыму сигарет,
с извечным вопросом: да или нет?
Так странно день растащил по углам
тебя и его, ее и меня.
А ночь впопыхах смешала колоду,
наверное злясь на непогоду.
Написан сценарий, и розданы роли.
И вроде не врозь, и вроде на воле:
она где-то там, в обнимку с гитарой,
и он не один: то трезвый, то пьяный.
А город, что помнил все их маршруты,
зажег фонари и высушил лужи,
надел черный фрак и звезды в придачу,
чтобы светили и чтоб на удачу.
Но что-то, что было сильней фонарей,
замыслов зодчих и прочих вещей,
стену воздвигло, потратило силы,
и целое стало как две половины.

Февральский ветер стучался в твой дом,
в доме, где мы остались вдвоем.
Вечер на ложе. Дыханье в ладони.
Рядом с тобой забываешь о боли.
А ты, прильнув подбородком к предплечью,
завороженно смотришь на свечи.
Ночь затихала в объятьях луны,
и всяк о своем досматривал сны…

Я попросила, чтоб ты меня поднял,
чтоб от земли от грешной оторваться.
Ты не посмел, мой милый, отказаться,
ты грыжу заработать рисковал!

И в этот миг ты сам уж был не рад,
что ты со мной зачем-то вдруг связался,
меня подняв, стоял и надрывался,
ведь вешу я почти что шестьдесят.

В предчувствии тяжелого конца
готов уже заплакать так несмело,
ты опустил на землю мое тело
и вытер пот с усталого лица.

Ты убежал, невинный, как монах,
не в состоянии больше оставаться.
А мне пора бы было догадаться:
теперь не носят женщин на руках.