Павел Васильев - Сочинения. Письма

Бухта дрожит неясно.
Шуршат, разбиваясь, всплёски.
На западе темно-красной
Протянулся закат полоской.

А там, где сырого тумана
Еще не задернуты шторы,
К шумящему океану
Уплывают синие горы.

Кустами яблонь весенних
Паруса раздувает ветер.
Длинные шаткие тени
Лапами в небо метят.

Бухта тихая до дна напоена
Лунными, иглистыми лучами,
И от этого, мне кажется, — она
Вздрагивает синими плечами.

Белым шарфом пена под веслом,
Темной шалью небо надо мною…
Ну о чем еще, скажи, о чем
Можно петь под этою луною?

Хоть проси меня, хоть не проси
Взглядом и рукой усталой,
Всё равно не хватит сил,
Чтобы эта песня замолчала.

Всё равно в расцвеченный узор
Звезды бусами стеклянными упали…
Этот неба шелковый ковер,
Ты скажи, не в Персии ли ткали?

И признайся мне, что хорошо
Вот таким, без шума и ошибок,
Задевать лицом за лунный шелк
И купаться в золоте улыбок.

Знаешь, мне хотелось, чтоб душа
Утонула в небе или в море
Так, чтоб можно было вовсе не дышать,
Растворившись без следа в просторе.

Так, чтоб всё растаяло, ушло,
Как вот эти голубые тени…..
Не торопится тяжелое весло
Воду возле борта вспенить…

Бухта тихая до дна напоена
Лунными, иглистыми лучами,
И от этого, мне кажется, — она
Вздрагивает синими плечами.

Прощай, прощай, прости, Владивосток.
Прощай, мой друг, задумчивый и нежный…
Вот кинут я, как сорванный цветок,
В простор полей, овеянных и снежных.

Ты проводил и обласкал меня,
Как сына, наделил советом.
В невзгодье, в мрак, иль на рассвете дня —
Я не забуду никогда об этом!

Я не хочу на прожитое выть, —
Но жду зарю совсем, совсем иную,
Я не склоню мятежной головы
И даром не отдам льняную!

Прощай, мой друг! Прощай, прощай, поэт.
Я по душе киргиз с раскосыми глазами.
Вот потому и искренен привет,
Вот потому слова — про многое сказали.

Прощай, мой друг! Еще последний взгляд.
Туман тревожно мысли перепутал.
В окне мелькают белые поля,
В уме мелькают смятые минуты…

Под солнцем хорошо видна
У берегов цветная галька.
Свой гребень подняла волна
Крылом нацелившейся чайки.
Шумят листвою тальники,
Но справиться с собой не в силе
На неокрепшие пески
Густые космы распустили.
Ой, звонок на ветру Иртыш!
На поворотах волны гибки.
В протоках медленных камыш
Зеленые качает зыбки…
Здесь в сорок лет не перебить
От корма ожиревшей птицы,
И от Алтая до Об и
Казачьи тянутся станицы.
По тем становищам реки
Не выжжены былые нравы,
Буянят часто казаки,
Не зная никакой управы.
Старинным праздником блинов,
Известной масленицей пряной,
Здесь перегон не одного
Роняет помертвелым с санок.
И на отцовских лошадях
Мальчишек озорные шайки
Съезжаются. И не шутя
Замахиваются нагайкой.
Не в меру здесь сердца стучат,
Не в меру здесь и любят люди,
Под тонкой кофтой у девчат
К четырнадцати набухают груди.
Ой, звонок на ветру Иртыш!
На поворотах волны гибки,
Под этим ветром не остыть
Лица рыбацкого улыбке.
Вода под веслами кипит,
Над головою — лентой птицы.
От гор Алтая до Оби —
Казачьей вольницы станицы.

Очень груб он, житель приозерный
Сивоусый, кряжистый рыбак.
Крючья рук — широких и проворных —
И цигарка длинная в зубах.

Ездит в город он за солью и за хлебом,
За кирпичным чаем и крупой.
И по праздникам расчесывает гребнем
Волосы на голове в пробор.

На вечерках, разомлев, в угаре
Пьет из чашки самогонный спирт
И потом на неуклюжих нарах
До рассвета непробудно спит…

Рыбаки — известные буяны,
Это знает весь Зайсан, —
Словно птицы — бабьи сарафаны,
Как пойдут по горенке плясать.

В темных сенцах, где разложен невод,
Как закружит, зашумит гульба,
С хрустом жмут ширококостных девок
И грудастых, мягкотелых баб.

Пьяные рыбацкие артели —
Ярые охотники до драк.
Не стерпеть, коли наметит в челюсть
Волосатый, жилистый кулак.