Иван Бунин - Том 1. Стихотворения

В полях сухие стебли кукурузы.
Следы колес и блеклая ботва.
В холодном море — бледные медузы
И красная подводная трава.

Поля и осень. Море и нагие
Обрывы скал. Вот ночь, и мы идем
На темный берег. В море — летаргия
Во-всем великом таинстве своем.

«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутный
Туманный блеск…» Ни неба, ни земли.
Лишь звездный блеск висит под нами — в мутной
Бездонно-фосфорической пыли.

На письмена исчезнувших народов
Похожи руны Времени — значки
Вдоль старых стен и полутемных сводов,
Где завелись точильщики-жучки.

Царь Соломон повелевал ветрами,
Был маг, мудрец. «Недаром сеял я, —
Сказал господь. — Какими же дарами
Венчать тебя, царь, маг и судия?»

«Сев славных дел венчает солнце славы, —
Ответил царь. — Вот гении пустынь
Покорны мне. Но гении лукавы,
Они не чтут ни долга, ни святынь.

Трон Мудрости я им велел построить,
Но я умру — и, бросив труд, в Геджас
Уйдут они. Ты мог мне жизнь устроить:
Сокрой от них моей кончины час».

«Да будет так», — сказал господь. И годы
Текли в труде. И был окончен трон:
Из яшмы древней царственной породы,
Из белой яшмы был изваян он.

Под троном львы, над троном кондор горный,
На троне — царь. И ты сокрыл, творец,
Что на копье склоняется в упорной,
Глубокой думе — высохший мертвец.

Но рухнет он! Древко копья из кедра,
Оно — как сталь. Но уж стучат жучки!
Стучат, стучат — и рассыпают щедро
Зловещие, могильные значки.

Вода за холодные серые дни в октябре
На отмелях спала — прозрачная стала и чистая.
В песке обнаженном оттиснулась лапка лучистая:
Рыбалка сидела на утренней ранней заре.

В болоте лесном, под высоким коричневым шпажником,
Где цепкая тина с листвою купав сплетена,
Все лето жила, тосковала о дружке она,
О дружке, убитой заезжим охотником-бражником.

Зарею она улетела на дальний Дунай —
И горе забудет. Но жизнь дорожит и рыбалкою:
Ей надо помучить кого-нибудь песенкой жалкою —
И Груня жалкует, поет… Вспоминай, вспоминай!

Гулкий шум в лесу нагоняет сон —
  К ночи на море пал сырой туман.
Окружен со всех с четырех сторон
  Темной осенью островок Буян.

А еще темней — мой холодный сруб,
  Где ни вздуть огня, ни топить не смей,
А в окно глядит только бурый дуб,
  Под которым смерть закопал Кощей.

Я состарилась, изболелась вся —
  Десять сот годов берегу ларец!
Будь огонь в светце — я б погрелася,
  Будь дрова в печи — похлебала б щец.

Да огонь — в морях мореходу весть,
  Да на много верст слышен дым от лык…
Черт тебе велел к черту в слуги лезть,
  Дура старая, неразумный шлык!

Над стремью скал — чернеющий орел.
За стремью — синь, туманное поморье.
Он как во сне к своей добыче шел
На этом поднебесном плоскогорье.

С отвесных скал летели вниз кусты,
Но дерзость их безумца не страшила:
Ему хотелось большей высоты —
И бездна смерти бездну довершила.

Ты знаешь, как глубоко в синеву
Уходит гриф, ужаленный стрелою?
И он напряг тугую тетиву —
И зашумели крылья над скалою,

И потонул в бездонном небе гриф,
И кровь, звездой упавшую оттуда
На берега, на известковый риф,
Смыл океан волною изумруда.

«За погостом Скутари, за черным
Кипарисовым лесом…» — «О мать!
Страшно воздухом этим тлетворным
    Молодому дышать!»

«Там шалаш, в шалаше — прокаженный…»
«Пощади свежесть сердца!..» — «Склонись
До земли и рукой обнаженной
    Гнойной язвы коснись».

«Мать! Зачем? Разве душу и тело
Я не отдал тебе?» — «Замолчи.
Ты идешь на великое дело:
    Ждут тебя палачи.

Тверже стали, орлиного когтя
Безнадежное сердце. Склонись —
И рукой, обнаженной до локтя,
    Смертной язвы коснись».