Иван Бунин - Том 1. Стихотворения

Смотрит на море старый Султан
Из сераля, из окон Дивана:
В море — пенистых волн караван,
Слышен говор и гул каравана:

«Мы зеленые, в белых чалмах,
Мы к Стамбулу спешим издалека, —
Мы сподобились зреть, падишах,
И пустыню и город пророка!»

Понимает укоры Султан
И склоняет печальные вежды…
За тюрбаном белеет тюрбан,
И зеленые веют одежды.

В голых рощах веял холод…
Ты светился меж сухих,
Мертвых листьев… Я был молод,
Я слагал свой первый стих —

И навек сроднился с чистой
Молодой моей душой
Влажно-свежий, водянистый,
Кисловатый запах твой!

Там, в полях, на погосте,
  В роще старых берез,
Не могилы, не кости —
  Царство радостных грез.
Летний ветер мотает
  Зелень длинных ветвей —
И ко мне долетает
  Свет улыбки твоей.
Не плита, не распятье —
  Предо мной до сих пор
Институтское платье
  И сияющий взор.
Разве ты одинока?
  Разве ты не со мной
В нашем прошлом, далеком,
  Где и я был иной?
В мире круга земного,
  Настоящего дня,
Молодого, былого
  Нет давно и меня!

О радость красок! Снова, снова
Лазурь сквозь яркий желтый сад
Горит так дивно и лилово,
Как будто ангелы глядят.

О радость радостей! Нет, знаю,
Нет, верю, господи, что ты
Вернешь к потерянному раю
Мои томленья и мечты!

Стали дымом, стали выше
Облака, — лазурь сквозит
И на шиферные крыши
Голубой водой скользит.

Что с того, что крыши стары
И весенний воздух сыр!
Даже запахом сигары
Снова сладок божий мир.

Ранний, чуть видный рассвет,
Сердце шестнадцати лет.

Сада дремотная мгла
Липовым цветом тепла.

Тих и таинственен дом
С крайним заветным окном.

Штора в окне, а за ней
Солнце вселенной моей.

Смятенье, крик и визг рыбалок
На сальной, радужной волне…
Да, мир живых и зол и жалок,
И в нем порою тяжко мне.

Вот — сколько ярости бессильной,
Чтоб растащить тугой моток
Кишки зеленовато-мыльной,
Что пароходный бросил кок!

Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась.

Белели стужей облака
Сквозь сад, где падали капели,
Бледна была твоя щека,
И как цветы глаза синели.

Уже полураскрытых уст
Я избегал касаться взглядом,
Но был еще блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.

Белые круглятся облака,
Небо в них сгущается, чернея…
Как весной стройна и высока
В этом небе мраморном аллея!

Серый ствол на солнце позлащен,
А вершины встали сизым дымом…
Помню, помню: жаркий день под Римом,
Мраморный апрельский небосклон…

Мы сели у печки в прихожей,
Одни, при угасшем огне,
В старинном заброшенном доме,
В степной и глухой стороне.

Жар в печке угрюмо краснеет,
В холодной прихожей темно,
И сумерки, с ночью мешаясь,
Могильно синеют в окно.

Ночь — долгая, хмурая, волчья,
Кругом все снега и снега,
А в доме лишь мы да иконы
Да жуткая близость врага.

Презренного, дикого века
Свидетелем быть мне дано,
И в сердце моем так могильно,
Как мерзлое это окно.

Сорвался вихрь, промчал из края в край
По рощам пальм кипящий ливень дымом —
И снова солнце в блеске нестерпимом
Ударило на зелень мокрых вай.

И туча, против солнца смоляная,
Над рощами вздвигалась как стена,
И радуга горит на ней цветная,
Как вход в Эдем роскошна и страшна.

Осенний день. Степь, балка и корыто.
Рогатый вол, большой соловый бык,
Скользнув в грязи и раздвоив копыто,
К воде ноздрями влажными приник: