Павел Коган - Гроза

О чистая моя мечта,
Какою ты оскоминой платила
За то, что правота моя — не та,
И то, что выдумал, не воплотилось.
Пройти по вечеру и обнаружить вдруг,
Что фонари качаются, как идолы,
И что листы кленовые вокруг,
Как кисти рук отрубленных, раскиданы,
Как чертовщиной древнею плело
От медленно плывущих расстояний,
Как двуедин, как обречен на слом
И, может быть, затем и постоянен
Весь ритуал тоски.

О детство в легких зернышках росы,
Пройди по лютикам подошвами босыми,
Не повторись! Из множества Россий
Я эту заповедь зову Россией.

Тепло ты мое земное!
Надо же так родиться.
Ты слышишь: шумит за мною
Горчайшая традиция.

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
…………………………………………
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть
в анналы,
И даже близким славы не сыскать.

Однажды ночью в армянской сакле
Приснилась мне жена.
Капли капали. Потом иссякли,
Потом была тишина.
И версты, долгие версты разлуки
Ручными легли у ног,
И я с уважением потрогал руки,
Которыми столько мог.
А ты мне привиделась жилкой каждой,
Каждым бликом в глазах,
Такой, какою случилась однажды,
Четыре года назад.
И я подумал, что много напутал,
А все-таки так прожил,
Что ночи припомнишь, а ночи как будто
На веки веков хороши.
Пыхнешь папиросой — выплывут стены,
Притушишь, пустив кольцо,—
И снова тебе матерьяльная темень
Навалится на лицо.
А счастье живет на пыльных дорогах,
Хохочет в толпе ребят,
Такое глазастое, такое строгое,
Похожее на тебя.
И мне наплевать, что давно пора бы
Романтике моей умирать,
А я живу по свистящей параболе,
Как брошенный бумеранг.
Чужая жизнь, чужое небо,
Протяжный чужой дождь.
Но где бы я не жил, но где бы я не был,
Ты от меня не уйдешь.
Так ночью однажды в армянской сакле
Приснилась мне жена.
Капли капали. Потом иссякли,
Потом была тишина.

В последних числах января
Он дописал свою поэму.
Из дебрей вылезшая тема,
Трактуя горе и моря,
Любовь, разлуку, якоря,
Ломала ноги о коряги.
Едва ль он тему покорял,
Скорее тема покоряла.
Но, как бы ни было, она,
Поэма то есть, стала пачкой
Листов исписанных.
Финал,
однако, ставящий задачи.
В тот день он получил письмо
В тонах изысканно-любезных.
Олег писал, что-де восьмой
Проходит месяц,

Что-де бездна
Стихов, обид и новостей,
Что нету поводов для злости,
Что он сегодня ждет гостей,
Когда желает сам быть гостем.

Взбежав по лестнице на третий,
Знакомый с стародавних пор,
Он понял, что спокойно встретит
Там предстоящий разговор.
Что тут помочь, похоже, нечем,
Но трудно было отвыкать
От тех стихов
и от дощечки:
«Н. С. Заречин, адвокат».

Отец Олега, адвокатом,
Забыв в тринадцатом Уфу,
Лысел, жил в меру небогато,
Но с Цицероном на шкафу.
Владимир позвонил,
едва ли
Имеет смысл живописать,
Как друга блудного встречали
В семье Заречиных,
как мать,
Мария Павловна, в пуховом
Платке, его целуя в лоб,
Слезу смахнув, находит повод
Ввернуть словцо про Пенелоп.
«Мы с Машей вас так ждали, милый…
Как сердится Олег на мать.
Я тридцать лет назад учила,
Тебе меня не поправлять!»

Квартиры юности и детства,
Куда нам деться от тоски,
Пройдись, пересчитай наследство,
Стихов и нежности ростки.
Подруги наши нам простили
Всю сумму дорогих примет,
Мы руки милые, простые
Случайно жали в полутьме.
Мы первый раз поцеловали,
Мы спорили до хрипоты,
Потом мы жили, забывали,
Мы с жизнью перешли на «ты».
Мы выросли, мы стали строже,
Ни жен, ни семей не хуля,
Нам жалко иногда дорожек,
Где нам с девчонкой не гулять.
Но отступленье вязнет в датах,
И если сваливать вину —
Сам Пушкин так писал когда-то,
А я ж не Пушкин, entre nous.
И так оставим это, право,
Добавив, что Марины нет,
По коридору и направо
Пройдем с Олегом в кабинет.