Павел Коган - Гроза

Автобус крутится два часа,
И мало ему экзотики.
И ты устал
Языком чесать,
И дамы
Сложили зонтики.
А темнота залила до шин…
И вот задумался ты:
«Скажи,
Ты д о жил
Или дож и л
До этакой простоты?»
Но, останавливая темноту,
Отузы идут,
И вот
Колхозный оркестр возле Отуз
Старинную песню ведет:
Он бубном плеснет,
Он тарелкой плеснет.
Чужой мотив.
Но вдруг
Днепровским напевом,
Рыбачьей блесной
Скрипка
Идет в игру.
И ты остановишься, поражен
Не тем, что
Жил
Шах,
Была
у шаха
пара жен,
Одна была
хороша,
Не тем, что
(то ли дело Дон!)
Жил молодой батрак,
А тем, что
(толи-тели-тон)
Песня —
другой
сестра.
Мотор стал.
Мотор стих.
Шофер тебе объяснит,
Что это колхозный оркестр.
Их
На курсах учили они.
Колхоз обдумал
И положил
По полтрудодня зараз:
Хочешь — пой,
а хочешь — пляши,
Ежели ты
горазд.
Парнишка дует в медный рожок,
Танцоры кричат:
«Ходи!»
И машет рукой седой дирижер,
Утром он —
бригадир.
Годы пройдут
И города.
Но, вспомнив поездку ту —
Острей, чем море
и Карадаг,—
Оркестр из-под Отуз.
«Да, как называется песня, бишь?»
(Критик побрит и прилизан.)
Ты подумаешь,
Помолчишь
И скажешь:
«Социализм».

Нас в Корбите угощают вином,
Лучшим на весь район.
Выпьем, подумаем чуть и вновь
Нальем себе до краев.
От заповедника Суат
На Эллеги-бурун
Мы шли (в бору кричит сова,
Ногой скользи в бору),
А ветер свистит — то мажор, то минор,
Сбоку плывет туман,
Снизу разложено домино —
Наверно, это дома.
Черт его знает, какая высь,
Зубы считают зуб,
Стой и гордись: а? Каковы?
Тучи и те внизу.
Выпей, что ли, Шато-Икем,
На облака взгляни,
Подумай только — что и кем
Сказано было о них.

Опять нам туман по плечу,
Опять разменять невозможно
На славу высоких причуд
Осенние черные пожни.
И так ли тебя сокрушат
Гудки за заставою мглистой,
Почти невесомо шуршат
В ночи обгорелые листья.
О молодость! (Сосны гудят.)
Какой ты тревогой влекома
По всем незнакомым путям,
По всем переулкам знакомым.
Но здесь начиналась любовь
И первые наши тетради,
И это обидой любой,
Любою тоской не истратишь.
Так что ж, принимай не спеша
Наследство прадедовских истин.
Почти невесомо шуршат
В ночи обгорелые листья.

Ты в этот год сложил немало
тревожных песен, но, боясь,
что их теперь не понимала
ни дружба, ни любовь твоя,
ты их творил, как композитор —
без слов, но музыки не знал.
Что мог ты сделать? Дождик в сито
нельзя собрать. Твоя ль вина,
что дождь тревог и междометий
прошел тебя насквозь? Убавь,
что, все продумав, ты заметил
тот горький привкус на губах.
И больше ничего. Но кроме
банальной фразы, что зима
и впрямь прекрасна.
Мир огромен.
Но в этот раз ты понимал.

Ромбическая лепка мускула
и бронзы — дьявол или идол,
и глаза острого и узкого
неповторимая обида.
Древней Китая или Греции,
древней искусства и эротики,
такая бешеная грация
в неповторимом повороте.

Когда, сопя и чертыхаясь,
бог тварей в мир пустил бездонный,
он сам создал себя из хаоса,
минуя божие ладони.

Но человек — созданье божие,
пустое отраженье бога —
свалил на землю и стреножил,
рукой уверенно потрогал.

Какой вольнолюбивой яростью
его бросает в стены ящика,
как никнет он, как жалко старится
при виде сторожа кормящего.
Как в нем неповторимо спаяны
густая ярость с примиренностью.
Он низведенный и охаянный,
но бог по древней одаренности.

Мы вышли. Вечер был соломенный,
ты шел уверенным прохожим,
но было что-то в жесте сломанном
на тигра пленного похожим.

Поговорим о нашем славном,
О настоящем ремесле,
Пока по заводям и плавням
Проходит время, стелет след,
Пока седеет и мужает,
На всех дорогах и полях
Листвой червленою в Можае
Старинный провожает шлях.
О Бонапартова дорога!
…Гони коней! Руби! Руби!
…От Нарвы до Кривого Рога
Трубач, отчаявшись, трубит.
Буран над диким бездорожьем,
Да волчьи звезды далеки,
Да под натянутою кожей
Стучат сухие костяки.
Да двери яростью заволгли,
Да волки, да леса, да степь,
Да сумасшедший ветер с Волги
Бураном заметет гостей.
«Гони, гони! — Расчет не выдал
Фортуна выдала сама!
Гони коней!» — Денис Давыдов,
Да сам фельдмаршал, да зима!
А партизаны гонят рысью.
И у взглянувшего назад
Вразлет раскосые по-рысьи,
С веселой искоркой глаза.
«Бурцев, ёра, забияка,
Мой товарищ дорогой,
Ради бога и арака
Приезжай ко мне домой».
Буерак да перестрелка —
Наша ль доблесть не видна?
Если сабля не согрела —
Песня выручит одна.
Ухнет филин или пушка,
Что ты, родина, сама —
То ль гусарская пирушка,
То ль метельная зима?
Обернись невестой, что ли,
Милой юностью взгляни!
Поле, поле, поле, поле!
Придорожные огни…
«А ну!» —
коней за буераки
Во мрак ведет передовой.
«Так ради бога и арака
Приезжай ко мне домой».
Поговорим о нашем честном,
Пока заносит время след,
О ремесле высоком — песни
И сабли — ясном ремесле.