«Во все лета мы пить должны!..»
Во все лета мы пить должны!
Мы в юности и так пьяны,
А в старости, как захмелеем,
Так на глазах помолодеем.
Тускнеют от забот глаза,
А промывает их — лоза.
«Что расспрашивать — вино…»
Что расспрашивать — вино
Строго нам запрещено!
А уж пьешь, так не жалей,
Только лучшее и пей.
Пьянство — грех, но грешен вдвое
Тот, кто пьет — и пьет помои!
Пока ты трезв, тебе
И дрянь по нраву,
А отхлебнул вина —
И судишь здраво.
А лишнего хватил —
И все едино.
Так научи, Гафиз,
Где середина?
По мне, натура всем
Предел положит:
Кто не умеет пить,
Любить не может.
Но, пьяницы, и вы
В виду имейте:
Не можете любить,
Так и не пейте!
«Что ты так мрачен — черней, чем тьма?..»
Зулейка
Что ты так мрачен — черней, чем тьма?
Хатем
Видишь ли, тело — это тюрьма.
Душу неправдой содержат в ней,
Тесно — не повернуть локтей.
Чтоб ей из тела не убежать,
Тело решили в путах держать.
Дважды в темнице… Вот и ответь,
Как ей, легко ли это терпеть?
«Если уж тело — тюрьма души…»
Если уж тело — тюрьма души,
Что же так жаждет тюрьма, скажи?
Не заливайся она вином,
В ней и душа бы жила добром.
Но за бутылью бутыль вина
Льется — и буйства душа полна;
Схватит бутылку и хватит так,
Что разукрасит дверной косяк!
«Не ставь перед носом бутыль, идиот…»
Кравчему
Не ставь перед носом бутыль, идиот,
А лучше налей, тупица!
Будь ласков тот, кто мне подает,
А то Айльфер помутится.
Чашнику
Эй, мальчик милый, поди сюда,
Чего ты стоишь у входа?
Ты будь мне чашником — и тогда
Вино будет слаще меда.
говорит
Ну-ка, рыжая — не шастай,
Не вертись, когда пируют.
Подаю я господину,
И меня он в лоб целует.
А тебе — готов поклясться —
Дружба чистая прискучит,
Эти щеки, эти груди
Друга до смерти измучат.
Так проваливай отсюда!
Ты хитра, да все я вижу.
Задремлю я на пороге,
Но пройди — во сне услышу!
О нашем опьянении
Молва недаром шла,
Но есть такое мнение,
Что и молва мала.
Обычно опьянение
К рассвету валит с ног,
Мое же опьянение
Ни сну, ни дню не впрок.
О, это опьянение
Любовью, этот страх,
И день и ночь смятение
И смута на устах.
И сердце в опьянении
Растет от песен так,
Что даже отрезвление
Не отрезвит никак.
Вином, любовью, гением
И днем и ночью — в дым
Небесным опьянением
Я мучим и томим.
«Ах ты, плутишка маленький!..»
Ах ты, плутишка маленький!
То, что я понимаю это,—
Это самое главное.
Вот я и радуюсь
Твоей близости,
Мой ненаглядный,
Хоть я и пьян.
Уже под утро в кабаке
Какие ни случались драки,
Какая брань на языке:
Хозяин, факелы, зеваки!
Визжала флейта, бубен бил,
Бока хрустели в общей свалке,
И я, влюбленный, тоже был
Не из последних в перепалке.
И там, бывало, битвы шли,
Где что ни пустозвон, то гений,
Но я всегда стоял вдали
От споров школ и направлений.
«Ужас — ты так поздно вышел!..»
Чашник
Ужас — ты так поздно вышел!
Это поутру вечерье,
По-персидски — бидамаг-будэн,
А по нашему — похмелье.
Поэт
Ах, оставь, мой милый мальчик!
Нет мне нынче наслажденья
В аромате свежей розы,
Нет и в соловьином пенье.
Чашник
Но и от напасти этой
Средство есть. Не будь упрямым.
На-ка миндаля отведай
И вино найдешь ты пряным.
А как выйдешь на террасу,
От себя хандру отвеешь.
А взгляну в глаза — и сразу
Поцелуем мне ответишь.
Мир — ты видишь — не пустыня,
В теплых гнездах шум кочевный,
Веют розы, зреют дыни
И бюльбюль поет вечерний.
Старая потаскуха
По прозвищу «Жизнь»
И меня, как других,
Обманула.
Веру мою отняла
И надежду взяла,
А потом за любовь принялась,
Но вырвался я
От распутной.
Чтобы мойклад сбереженный
И впредь уберечь,
Я разделил его мудро
Между Саки и Зулейкой.
Оба стараются наперебой
Мне сторицей воздать,
И я богаче, чем раньше.
Вера со мною,
Вера в любовь их,
И благородная чаша хранит
Великолепное чувство мгновенья.
Что же тут делать надежде?
Читать дальше