Николай Некрасов: Русские женщины

Я упала...

ГЛАВА IV

?Довольно, довольно объятий и слез!? Я села - и тройка помчалась. ?Прощайте, родные!? В декабрьский мороз Я с домом отцовским рассталась, И мчалась без отдыху с лишком три дня; Меня быстрота увлекала, Она была лучшим врачом для меня... Я скоро в Москву прискакала, К сестре Зинаиде.4 Мила и умна Была молодая княгиня. Как музыку знала! Как пела она! Искусство ей было святыня. Она нам оставила книгу новелл,5 Исполненных грации нежной, Поэт Веневитинов стансы ей пел, Влюбленный в нее безнадежно; В Италии год Зинаида жила И к нам - по сказанью поэта ?Цвет южного неба в очах принесла?.6 Царица московского света, Она не чуждалась артистов, - житье Им было у Зины в гостиной; Они уважали, любили ее И Северной звали Коринной...

Поплакали мы. По душе ей была Решимость моя роковая: ?Крепись, моя бедная! будь весела! Ты мрачная стала такая. Чем мне эти темные тучи прогнать? Как мы распростимся с тобою? А вот что! ложись ты до вечера спать, А вечером пир я устрою. Не бойся! все будет во вкусе твоем, Друзья у меня не повесы, Любимые песни твои мы споем, Сыграем любимые пьесы...?

И вечером весть, что приехала я, В Москве уже многие знали. В то время несчастные наши мужья Вниманье Москвы занимали: Едва огласилось решенье суда, Всем было неловко и жутко, В салонах Москвы повторялась тогда Одна ростопчинская шутка: ?В Европе сапожник, чтоб барином стать, Бунтует, - понятное дело! У нас революцию сделала знать: В сапожники, что ль, захотела?..?

И сделалась я "героинею дня". Не только артисты, поэты Вся двинулась знатная наша родня; Парадные, цугом кареты Гремели; напудрив свои парики, Потемкину ровня по летам, Явились былые тузы-старики С отменно учтивым приветом; Старушки статс-дамы былого двора В объятья меня заключали: ?Какое геройство!.. Какая пора!..? И в такт головами качали.

Ну, словом, что было в Москве повидней, Что в ней мимоездом гостило, ВсJ вечером съехалось к Зине моей: Артистов тут множество было, Певцов-итальянцев тут слышала я, Что были тогда знамениты, Отца моего сослуживцы, друзья Тут были, печалью убиты. Тут были родные ушедших туда, Куда я сама торопилась, Писателей группа, любимых тогда, Со мной дружелюбно простилась: Тут были Одоевский, Вяземский; был Поэт вдохновенный и милый, Поклонник кузины, что рано почил, Безвременно взятый могилой.

И Пушкин тут был... Я узнала его... Он другом был нашего детства, В Юрзуфе7 он жил у отца моего. В ту пору проказ и кокетства Смеялись, болтали мы, бегали с ним, Бросали друг в друга цветами. Все наше семейство поехало в Крым, И Пушкин отправился с нами. Мы ехали весело. Вот наконец И горы, и Черное море! Велел постоять экипажам отец, Гуляли мы тут на просторе.

Тогда уже был мне шестнадцатый год. Гибка, высока не по летам, Покинув семью, я стрелою вперед Умчалась с курчавым поэтом; Без шляпки, с распущенной длинной косой, Полуденным солнцем палима, Я к морю летела, - и был предо мной Вид южного берега Крыма! Я радостным взором глядела кругом, Я прыгала, с морем играла; Когда удалялся прилив, я бегом До самой воды добегала, Когда же прилив возвращался опять И волны грядой подступали, От них я спешила назад убежать, А волны меня настигали!..

И Пушкин смотрел... и смеялся, что я Ботинки мои промочила. ?Молчите! идет гувернантка моя!? Сказала я строго... (Я скрыла, Что ноги промокли...) Потом я прочла В "Онегине" чудные строки.8 Я вспыхнула вся - я довольна была... Теперь я стара, так далеки Те красные дни! Я не буду скрывать, Что Пушкин в то время казался Влюбленным в меня... но, по правде сказать, В кого он тогда не влюблялся! Но, думаю, он не любил никого Тогда, кроме Музы: едва ли Не больше любви занимали его Волненья ее и печали...

Юрзуф живописен: в роскошных садах Долины его потонули, У ног его море, вдали Аюдаг... Татарские хижины льнули К подножию скал; виноград выбегал На кручу лозой отягченной, И тополь местами недвижно стоял Зеленой и стройной колонной. Мы заняли дом под нависшей скалой, Поэт наверху приютился, Он нам говорил, что доволен судьбой, Что в море и горы влюбился. Прогулки его продолжались по дням И были всегда одиноки, Он у моря часто бродил по ночам. По-английски брал он уроки У Лены, сестры моей: Байрон тогда Его занимал чрезвычайно. Случалось сестре перевесть иногда Из Байрона что-нибудь - тайно; Она мне читала попытки свои, А после рвала и бросала, Но Пушкину кто-то сказал из семьи, Что Лена стихи сочиняла: Поэт подобрал лоскутки под окном И вывел всJ дело на сцену. Хваля переводы, он долго потом Конфузил несчастную Лену... Окончив занятья, спускался он вниз И с нами делился досугом; У самой террасы стоял кипарис, Поэт называл его другом, Под ним заставал его часто рассвет, Он с ним, уезжая, прощался... И мне говорили, что Пушкина след В туземной легенде остался: lauqo;К поэту летал соловей по ночам, Как в небо луна выплывала, И вместе с поэтом оы пел - и, певцам Внимая, природа смолкала! Потом соловей, - повествует народ, Летал сюда каждое лето: И свищет, и плачет, и словно зовет К забытому другу поэта! Но умер поэт - прилетать перестал Пернатый певец... Полный горя, С тех пор кипарис сиротою стоял, Внимая лишь ропоту моря...? Но Пушкин надолго прославил его: Туристы его навещают, Садятся под ним и на память с него Душистые ветки срывают...