Изабелла Худолей - В вокзальной суете

вечере он танцевал только со мной. Надо было видеть физиономии молоденьких учительниц, что тогда тоже ходили на вечера. Опять я попала в прожекторном перекрестье под зенитный обстрел.

Как‑то после очередного пленума райкома комсомола он с другом напросился ко мне домой. Попали на обед. У нас тогда гостила гестра из Южно — Сахалинска, директриса школы, как тут же заметил его друг, по — моему, в прошлом перспективный ростовский урка, с которым у сестры тут же замкнулась вольтова дуга. На фоне его наглой развязности Виктор смотрелся как чистый ангел. Его немногословие сослужило ему добрую службу. Маме всегда казалось, что солдатики голодные. И в войну, и в этом случае она подкармливала их от чистого сердца. Так было и после, когда он бывал у нас дома. А еще он играл на скрипке, что также не оставило мать равнодушной.

Много позже я спрашивала маму о причине такой непонятной для меня тогда лояльности. Ведь в оценке моих воздыхателей главным критерием у нее был страх за меня, за возможные последствия такой дружбы. Так чем же мальчик — ровесник из местных опаснее заезжего поручика с убийственно красивой внешностью?

— Умом, — ответила она лаконично. — Тот был умен, а этот красивый дурак. Ты, безусловно, в этом разобралась, а потому он был неопасен.

Мудрая была у меня матушка, что и говорить. От нее не укрылись его восхищенные взоры на мою косу с белым бантом у корня ее. Она слышала, как его умиляет мой наряд на вечерах

— нарядное парадное форменное шерстяное платье (шикарный обносок директрисы, которая раздалась после родов) с белым батистовым крахмальным фартуком. Он говорил мне, что мой облик в этом наряде ассоциируется у него с романсом Чайковского «Средь шумного бала», который я пела тогда под свой аккомпанемент.

Много позже я узнала, что недалеко от меня жила его пассия, куда он тайно ходил в силу физиологической потребности. На мой же счет у него были серьезные намерения. Он собирался на мне жениться, когда я по окончании десятилетки не поступлю в институт. Иного варианта он не предполагал.

Ропот молодых учительниц существенных хлопот мне не принес и на маму воздействия не имел. А то обстоятельство, что после десяти лет отличной учебы я не получила никакой медали, хоть и связывали недоброжелатели с моим красивым поклонником, они явно ошибались. Кроме меня таких отличниц в нашем классе было еще трое. У них не было гусарских романов, но никто из них не получил тоже никакой медали. В параллельных трех классах таких же серьезных претендентов насчитывалось еще четверо. Получила медаль одна, далеко не самая блестящая из нас. Разнарядка была в тот год скудной, но «социальный заказ» власть придержащих выполнен был. А мне хорошо было и без медали. Конечно, я огорчалась вначале. Потом мама за мои праведные труды и в компенсацию лютой несправедливости бесстыжей дирекции подарила мне результат финансовых усилий всей семьи — золотые часы с браслетом и маленькое золотое колечко. То, за что дается якобы золотая медаль, оставалось пожизненно со мной. Я была уверена, что сдам экзамены в Москве, Ленинграде, Одессе. Но мама распорядилась: «Поедешь в Краснодар!»

А пока был бал, выпускной бал. Золушка на него появилась в дорогом красивом наряде. Мы с матерью в тот день играли в одной команде. Принц специально к этому дню сшил себе новый кремовый китель из чесучи и выглядел божественно. А мне было грустно. Я знала, что сказка кончается. Когда я пела свой прощальный вальс, написанный мною к этому дню на мои слова, я очень боялась заплакать…

Перебирая свои бумажки, письма тех лет, я нашла свое стихотворение. Оно без даты. Это черновик. По — моему, оно может относиться к июню 1954 года, незадолго до моего отъезда в Краснодар на вступительные экзамены в мединститут. При всей его наивности, как сильно оно отличается от тех юношеских стихов, где главным героем был Анатолий! Этот мой офицерский вальс был этапом моего взросления.