Юрий Трубецкой: «Под этим небом черной неизбежности…»

Книга детства давно потеряна
Или заброшена на чердак.
Листья роняет дерево,
Как жизнь роняет года.

И с непонятной усладою
Твержу невпопад:
— Падают листья, падают,
Вьются, летят… —

Воспоминанья, стихи и прочее —
Разве их разорву?
В доме, давно заколоченном,
Нетопыри и мыши живут.

Это было похоже на море, на синие звезды.
Это было похоже на то, чего нет…
Это — только осенний, расплеснутый воздух,
Это — только бессонный, горячечный бред.

Мы прощались сегодня. Ведь встречи не может быть завтра?!
На разлужье синело. Горел одинокий фонарь.
Мы сидели с тобою на мокрой приземистой лавке,
Время тихо журчало над нами, журчало как встарь.

Время… Времени нет. Наплывают шумящие кроны.
Наплывает пожар между сосен встающей луны.
Улетает разлука и молодость. И беззаконно
Надвигается ночь, надвигаются грозные сны.

Это было похоже на запах сиреневой ветки,
Что спадает росой ледяной на лицо и ладонь,
На луну, пробегавшую в облачной розовой сетке,
На далекий, в полянах пустынных, огонь.

Мир нелеп. Ещё, по Блоку,
Страшен он. Нелеп и глух.
От заката до востока
Музыка терзает слух.

Чем нелепей отвлечённость,
Тем ужаснее она.
Петербургские колонны,
Этот отзвук отдалённый,
Эта страшная страна.

Музыка из Петербурга.
Волчье солнце. Чёрный снег.
На равнине жёлто-бурой
Одинокий человек.

Медный всадник настигает
Белой ночью, чёрным днём.
Огонёк дрожит, мигает,
Блок в постели умирает,
Позабудут все о нём.

Кипарисы увядали
В окровавленном Крыму.
Гумилёва расстреляли,
Остальных свезли в тюрьму.
Не в тюрьму, так в Колыму.

Я знаю, знаю — не придешь,
Не постучишь в окно.
А там дождя сырая дрожь
И музыка в кино.

Там жизнь чужая хороша
И празднично светла.
Зачем, изменница душа,
Ты к краю подошла?

Зачем с насмешкой мне даешь
Бумаги чистый лист?..
В окне дождя сырая дрожь
И ветра скользкий свист.

…и праздничная скука; дождь, туман.
И елка с пестрыми стеклянными шарами…
С Атлантики несется ураган,
Свистящий в печке и оконной раме.

Темнеет. Пряники грызу от скуки.
Устал писать. Глаза устали, руки.
Всегда так в праздник. Вспомнил обо всем
Чем был богат. Какой-то душный ком
Воткнулся в горло. Сумерки все глуше…

Мне надо стать бесчувственней и суше…

Быть может много лет, как миг один, пройдет,
Мы, встретившись, друг друга не узнаем.
И будет день как день, и год как год,
Погода та же, темная, больная.

Декабрь и липкий мрак. И крыши все в снегу.
Дела и люди. Книг бесценных строки.
И тех же поездов в пространствах долгий гуд,
И скудный свет на пасмурном востоке.

И мы поймем, вмешавшись в суету:
Все та же жизнь, ничтожная, пустая,
Ловя прекрасный бред, сверкнувший на лету,
Мучительно о чем-то вспоминая…

Черный сад в снегу новогоднем.
Почему я весел сегодня?

Потому что забыл, забыл
Свежий снег на гребнях могил,

Синий снег на церкви покатой…
И опять ворожат закаты

Над январской тихой землей,
Над забвеньем и надо мной.

Утешенья прошу у Бога,
Отдохнуть я хочу немного…

Запомнилась мне песня,
Что русский пел шофер.
Есть много интересней,
Прелестней и чудесней,
Что вложены в размер
Мелодии и ритма,
Погоды и людей —
Симфонии, молитвы
С эссенцией идей.

А эта привязалась
Как муха, как комар.
И долго оставалась,
Пока пришла усталость,
Постель и сон-кошмар.

Все это от шофера?!
Не призрак ли шофер?!
Всему есть будто мера —
Забвенье например!