Наш, впрочем добрый, генерал.
Он находился ль в убежденья,
Как Цезарь (что известно всем),
Что лучше первым быть в селенья,
Чем где б то ни было ничем;
Иль о покойнице-супруге
Хотел поплакать на досуге
- Соседями не решено.
Известно только, что давно
Он прибыл жить в свое именье
И скорбь легко мог превозмочь:
При нем, ему на утешенье,
Росла единственная дочь.
И он любил ее - насколько
Любить способен человек,
Чей беззаботно-праздный век
Как непрерывный пир летел, - и только!
Он дочь обычно целовал
Поутру, с ложа сна вставая,
Еще - ко сну благословляя;
Как куклу в детстве одевал,
Потом ценою дорогою
Ей гувернантку нанимал,
Чтобы обычной чередою
Учила барышню всему,
Что не полезно никому.
Еще таилася в нем вера,
Что жениха он сыщет ей,
По крайней мере, камергера,
Из важных графов иль князей.
И так он ждал, когда ей минет
Заветный срок - семнадцать лет,
Тогда деревню он покинет
И дочь введет в столичный свет.
Так старый садовод ревниво
В смиренный прячет уголок
Нераспустившийся цветок,
Чтоб после выставить на диво
Во всем пленительном цвету
Волшебных красок красоту.
И срок настал! Незримым ходом,
Подкравшись тихо год за годом,
Пришла пора девичьих грез,
Где дума новая мятется
В головке юной, сердце бьется
И просит счастия и слез,
И грудь младую вздох подъемлет,
И взору снится тайный лик,
И ухо жаждущее внемлет
Любви незнаемый язык,
Иль попросту: пора настала,
Где барышня, окончив класс,
Блеснуть желает в вихре бала,
Красою свежею гордясь.
Благовоспитанной девице
Тогда одно и то же: жить,
Или поклонников влачить
Вослед надменной колеснице
Победоносной красоты;
И эти гордые мечты
Ведут к прямому окончанью,
Чтоб по сердечному желанью
И без дальнейшего греха
Найти скорее жениха.
Отец в восторге умиленья
Обдумал праздник и наряд,
И в день дочернего рожденья
Назначил бал и маскарад.
Ко всем соседям, близким, дальним,
К властям уездных городов
И к лицам меньше подначальным
От генерала послан зов.
Сам губернатор приглашенье
Почел за честь, и было мненье,
Что только архирей спроста
Отрекся близостью поста.
Я был тогда в поре блаженной
Невинных отроческих лет,
А генерал был наш сосед:
К нему нас, помню, неизменно
Возили по воскресным дням;
Привык я к людям и садам,
Но в этот раз меня смущала
Мне чуждая тревога бала.
Оркестр ударил, и тотчас
Все в залу ринулись, теснясь.
И я с подножия колонны,
Как будто в сказочный удел
Внезапным чудом занесенный,
Привстав на цыпочки, глядел.
Все юное воображенье
Прельщало: и толпа людей,
И музыка, и блеск свечей,
И масок пестрое движенье.
Чего тут не было, мой бог!
Паяцы, рыцари, цыганки,
Маркиз напудренный, турчанки
Все нарядилось, кто как мог.
Тут был судья одет матросом,
И скромный стряпчий - казаком,
Тут был исправник с красным носом
Одет индейским петухом;
И даже Дарья Тимофевна,
Годов тяжелый груз забыв,
Какою-то морской царевной
Явилась, плечи обнажив.
Шумело все. Старушки хором
За дочками следили взором,
И старички, очки надев,
Степенно наблюдали дев.
Но вот среди толпы предстала
Сама она, царица бала,
И гул сорвавшихся похвал
По зале дружно пробежал.
В кругу наперсниц суетливых,
Девиц жеманных и болтливых,
Она в безмолвьи тихом шла......
Самодовольно и несмело,
С венцом из листьев вкруг чела,
Как Норма - вся в одежде белой...
Все в ней в гармонию слилось:
Движений мягкая небрежность,
Лица мечтательная нежность,
И лоск волнистый русых кос,
И взор, томящей ласки полный, .
Уста, раскрытые едва,
Как бы таящие слова
Для слуха сладкие, как волны,
Когда, сокрытый от лучей,
В тени журча, скользит ручей...
И вдруг с улыбкой добродушной
Она, презрев толпою скучной,
Ко мне, ребенку, подошла
И гихо в польский увела.
Ее руки прикосновенье
На трепетной моей руке
Незримое напечатленье
Оставило. Так вдалеке
Знакомой песни голос милый
Тревожит долго слух унылый...
И после много, много лет,
Средь жарких снов, в чаду томленья,
Ловил мой отроческий бред
Черты знакомого виденья.
Но к делу! В сей юдоли слез
Есть люди вне беды и гроз,
Которых жгучие печали
Бог весть как в жизни миновали;
Читать дальше