Николай Тихонов - Полдень в пути

Пускай цитаты на уме.
Но правда, правда в самом главном,—
В живом примере, а пример,
Живой пример — сей бой неравный!

Тяжелой башни поворот —
И танк по снегу без дороги,
Как разъяренный бык, идет,
Тупой, железный, однорогий.
Не побледнел пред ним боец —
Лишь на висках набухли жилки,
И — однорогому конец:
С горючим падают бутылки.
Прозрачным пламенем одет,
Как бык с разрубленною шеей,
Он издыхает, черный бред,
Пред неприступною траншеей.
На бронебойных пуль удар —
Удары пушек, дым и стоны,
Бутылок звон. И вновь пожар,
И грохот танков ослепленных,
И танки на дыбы встают
И с хрипом кружатся на месте,—
Они от смерти не уйдут,
Они закляты клятвой мести.
Смотри, родная сторона.
Как бьются братьев двадцать восемь!
Смерть удивленно их уносит:
Таких не видела она.
И стих обуглится простой
От раскаленной этой мощи,
Пред этой простотой святой,
Что всяких сложных истин проще.

И слабость моего стиха
Не передаст того, что было
Но как бы песня ни глуха,—
Она великому служила!
Часы идут. В крови снега.
Гвардеец видит, умирая,
Недвижный, мертвый танк врага
И новый танк, что стал, пылая.

Нет Добробабина уже,
Убит Трофимов и Касаев,—
Но бой кипит на рубеже,
Гвардейский пыл не угасает.
Упал Шемякин и Емцов,
И видит, падая, Петренко:
Среди железных мертвецов
Дымятся новых танков стенки.

Снарядный грохот стон глушит,
И дым течет в снегах рекою,—
Уже четырнадцать машин
Гвардейской сломаны рукою.
И страшный новый гул один,
Не схожий с гулом бьющей стали,
Со снежных стелется равнин,
Идет из самой дальней дали.
И тихий голос в нем звучит:
«Кто, как они, не может биться,—
Пусть тоже подвиги вершит,
Которым можно подивиться».

Героя миги сочтены,
Но в сердце входит гул огромный:
То руки верные страны
В забоях рушат уголь скромный,
То гул неисчислимых стад,
То гул путины небывалой,
То стали льется водопад
В искусной кузнице Урала;
Станиц казахских трактора
Идут в поля с веселым гулом,
Гудит высокая гора
Трубой заводской над аулом.

И слился мирный гул работ
С непревзойденным гулом боя,
Как перекличка двух высот,
Перепоясанных грозою.

Глядит Клочков: конец когда же?
И видит в дымном полусне,
Как новых тридцать танков тяжко
Идут, размалывая снег.
И Бондаренко, что когда-то
Клочкова Диевым назвал,
Сказал ему сейчас, как брату,
Смотря в усталые глаза:

«Дай обниму тебя я, Диев!
Одной рукой могу обнять,
Другую пулей враг отметил».—
И политрук ему ответил,
Сказал он:
«Велика Россия,
А некуда нам отступать,
Там, позади, Москва!..»

В окопе
Все обнялись, как с братом брат,—
В окопе снег, и кровь, и копоть,
Соломы тлеющий накат.
Шли тридцать танков, полны злобы,
И видел новый низколобый
Сожженных танков мертвый ряд.
Он стал считать — со счета сбился,
Он видел: этот ряд разбился
О сталь невидимых преград.
Тут нет ни надолб, ни ежей,
Ни рвов, ни мин, ни пушек метких,
И он в своей железной клетке
Не видел одного — людей!

Спеша в Москву на пир богатый,
Навел он пушку, дал он газ,—
И вновь гвардейские гранаты
Порвали гусеницу враз.
И видит немец низколобый:
Встают из снега, как из гроба,
Бойцы в дыму, в крови, в грязи,
Глаза блистают, руки сжаты,
Как будто бы на каждом латы
Из сплава чудного горят.
Летят последние гранаты,
Огонь бутылочный скользит.

Уже вечерняя заря
Румянцем слабым поле метит,
И в тихом сумеречном светё —
Достойной — так же, как и жил,—
Кужебергенов Даниил,
Гранат последнее сцепленье
Последним взрывом разрядив,
Идет на танк, дыша презреньем,
Скрестивши руки на груди,
Как будто хочет грузчик грозный
Схватить быка за черный рог.
С ним вместе гаснет день морозный,
Склонясь у ночи на порог.

…Нет Бондаренко, а Натаров
Лежит в крови, упал Клочков…

Пока все в поле в сизом дыме,
Раскрой страницы книги старой
И гвардию большевиков
Сравни с гвардейцами иными.

Увидишь синие каре
Наполеоновой пехоты,
Где офицеры в серебре,
В медвежьих шапках гибнут роты
Ваграм с убийственным огнем,
И Лейпциг — день железней лавы,
И Ватерлоо в резне кровавой,—
Вам не сравниться с этим днем
Гвардейской русской нашей славы!
Переверни еще листы,
Увидишь Торрес-Ведрас ты,
Красномундирные колонны
И с пиренейской высоты
Солдат бывалых Велингтона.
Нет, нет, они дрались не так,—
Чтоб до последнего, чтоб каждый
С неотвратимой силой жаждал
Врага в могилу взять с собой,
Чтоб смерть играла им отбой!