Николай Тихонов - Полдень в пути

Какая ранняя гроза
Гремит над Лозовой?
То наших пушек голоса,
То шквал их грозовой!

И мчится весть над всем Днепром
От нашей Лозовой:
«Мы в пыль захватчиков сотрем,
Клянемся головой!»

Мужайтесь, братья за Днепром,—
Падет фашистский кат,
Осветится родимый дом
Опять, как год назад!

Еще мороз вгоняет в дрожь —
А снежной целиной
Прошел тяжелый, жаркий дождь
Над Западной Двиной!

Откуда дождь, весенний дар,
Пролился над Двиной?
То Красной Армии удар,
Снарядов дождь стальной!

И мчится весть по всей Двине
И реет над Двиной:
«Сгорят захватчики в огне,
Клянусь Двины волной!»

Мужайтесь, братья за Двиной,—
Палач-фашист падет,
Вновь будет полон дом родной,
Огнями расцветет.

Литовец, эст и белорус,
Мужайтесь, братья, — вскоре
Согнем врага, чтоб зверь и трус
Хлебнул до смерти горя.

Уж голос наших пушек густ,
И танки крепки в споре.
Согнем врага, чтоб зверь и трус
Хлебнул до смерти горя.

Пусть клятва всех сердец и уст
От моря и до моря:
Согнем врага, чтоб зверь и трус
Хлебнул до смерти горя.

Чтоб прах развеялся его —
Сорняк, пожаром сжатый,
Чтоб не осталось ничего
От всей орды проклятой.

Уничтожив все вражьи стоянки
И кончая смертельный свой труд,
Полны сил, наши кони и танки
Воду Эльбы и Одера пьют.

К Бранденбургским вратам не украдкой,
А победно, в дыму и в пыли,
Через Шпрее, по мостикам шатким,
Штурмовые отряды прошли.

Под руинами стен раскаленных
Еще смертники пьяно галдят,
Их последние фауст-патроны
Из разбитых подвалов летят.

Догорают фашистские бредни,
И над городом дымный венец,
И конец фолькштурмистам последним,
Первым фюрерам — тоже конец.

Вот салюты победы грохочут…
Над пожарищем, а майском тепле,
Уже мирное утро хлопочет
На разбитой к черной земле,

И детей, истощенных, голодных,
В это утро, что нету свежей,
Из котлов своих кухонь походных
Победители кормят уже.

И от страха тяжелые ноги
Унося от столичных ворот.
Самый главный палач по дороге
В пустоту одиноко бредет.

Он напрасно заклятья бормочет…
И над ним беспощадно клонясь,
Занесен над обломками ночи
Светлый меч восходящего дня!

Петровой волей сотворен
И светом ленинским означен —
В труды по горло погружен.
Он жил — и жить не мог иначе.

Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы,—
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.

Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне черной —
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!

И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!

Партизан шумадийский сидит на Зверинской,
В Ленинграде, и песни поет,
Как их пели под Брянском и пели под
Минском,—
Там, где был партизанский народ.

А Шумадии чащи лесные — краса их —
Эти песни любили до слез,
И качаются сербские буки, касаясь
Светлопесенных русских берез.

Здесь лесов шумадийских гвардейское право
О себе говорить, потому
Что Нева здесь сливается с синей Моравой,
Чтобы течь по пути одному.

Мы такую хлебали смертельную вьюгу,
Добывая победу свою,
Мы, как братья, стояли на страже друг друга.
Помогая друг другу в бою.

Потому что фашист, сербской пулей пробитый,
Над Невой не вставал из могил,
Потому что фашист, над Невою убитый,
Шумадийским лесам не грозил.

Мы об этом поем в Ленинграде полночном.
Миру ясно, о чем мы поем,
Долго жили мы только приветом заочным,
А сегодня — сошлись за столом!

После бури, после мрака,
Где ревел простор земной,
Мы в селенье Филипп-Яков
Повстречались с тишиной.

Здесь и рощи полусонны,
И дома по сторонам.
Вот кувшин воды студеной
Девушка выносит нам.

Мне почудилось, что долго,
Долго, долго будет так:
Камень белый, полдень колкий,
Лист пожухлый на кустах.