Николай Заикин: Промежутки бытия

Отмучилось, значит. Отпереживалось.
Тоска неизбывная перевелась.
Заветное прошлое отмежевалось.
Последняя ниточка оборвалась.

Проявляем то и это.
Постигаем, познаём.
Ждём весну – приходит лето.
Ищем комнату внаём.

А была же и квартира.
Посиделки, быт, тепло.
Всё куда-то плыло-сплыло.
Как сквозь пальцы утекло.

Эта жизнь чудная мимо
Прошуршала, пронеслась.
Налегке. С улыбкой мима.
Нашутившаяся всласть.

Когда займётся за грудиной,
Поймёшь, что не было родней
России бедной и единой
С грозой и тучами над ней.

Как странно, что прозренья эти
С последней волей совпадут.
Когда пред Господом в ответе…
Когда за близкими пойдут…

Не будешь судиться ни с Богом, ни с чёртом…
Тяжёлые сны проступают на чёрном
Широком ночном безразмерном экране.
Но думать о худшем пока ещё рано.

Светает вдали. Там наметилось утро.
Оно поступает гуманно и мудро.
Надежду даёт. Чёрный цвет осветляет.
От сумрачных мыслей на день отрезвляет.

Зачем ты, Володя, ходил к Левитанскому,
А после уехал в Израиль, в Америку?
Какому такому уму дилетантскому
Благими твои показались намеренья?

Гляди, оборвётся строка стихотворная,
Запутавшись между далёкими странами.
У многих и здесь-то судьба смехотворная.
Но всё-таки, кажется, менее странная.

Помню Ковду молодого.
Обещающий поэт.
Слог с оттенками литого.
А теперь его здесь нет.

Перебрался жить в Ганновер.
Лет – за семьдесят ему.
Вот какой случился номер.
Скоро всё это пойму.

Жил в Москве, в Смоленске умер,
В Минске и похоронили.
Век двадцатый обезумел.
Его многие бранили.

В двадцать первом жить не проще.
Впрочем, так всегда и было.
Времени жестокий росчерк —
Оно Колю и убило.

Нады ли в Анадыре
Шорты и зонты,
Выкладки, параболы,
Выверты, понты?

Там другие модули
Жизни и труда.
Люди не за модою
Ехали туда.

Способ выживания…
Кто-то выбирал
Рваных ран сшивание,
Кто-то вымирал.

О причинах выбора
Знают лишь они.
Многих, многих выбило.
Боже сохрани!

Озноб отреченья проходит не скоро,
Как страх пострадавших от глада и мора.
Потом возвращается снова и снова.
Решаемся – просто, расплата – сурова.

Но горький сей опыт опять бесполезен.
Туда, где бесстыдно, отчаянно лезем.
В манящее чрево потерь и печали.
Почти всё, что было, уже расточали.

Смывает новая волна
Следы предшествующей. Что же,
Она господствовать вольна.
Но лишь до следующей тоже.

А знать ей это не дано.
Иначе вряд ли бы старалась…
Шумело время. И оно
Легко из памяти стиралось.

Под вечный шум так и уснём,
Чтобы уже не просыпаться.
И будет весточкой о нём
Земля сырая осыпаться.

Почти что праведными были
И никого не ублажали.
Стыдились тех, кого любили
Или за честность уважали.

Одни – ушли. Другие – скоро.
И в этом нет уже секрета.
Как нет и надобности спора
О том, чем жизнь была согрета.

Оберегаема, хранима
И с ними радостна до боли,
Хрупка, божественна, ранима.
В ней каждый был самим собою.

Теперь свобода абсолютна.
Никто не встретит, не осудит.
Вокруг становится безлюдно.
И это скоро кровь остудит.

Взрывная сила мышц
Выигрывает старт.
А ты себя срамишь,
Поскольку бегать стар…

На финишный рывок
Ещё достанет сил.
Соперник так не мог
И скорость погасил.

Гори, огонь, гори,
Гори, не угасай.
Надежду всем дари,
Слабеющих спасай.

На твой влекущий свет
Откликнутся, поди.
Других просветов нет
У многих впереди.

О чём, о чём ты говоришь, моя родная?
Почти неслышимая речь, переводная
С того, родного языка, что знал когда-то,
Но это было так давно, что стёрты даты.