Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы

«А ты помнишь?»
— «А помнишь?»
— «Помнишь?»
Ты киваешь мне головой.
Будапештом ходили в полночь.
По Песчаной идем Москвой.
Самолюбием я рискую:
узнают, обернувшись вдруг,
и походку твою морскую,
и летучую легкость рук.
На скамейке среди запаса
тренер плечи нагнул вперед.
Я невольно вперед подался,
любопытство меня берет.
Как ты, тренер, глядишь на поле,
на своих молодых ребят!
Я сочувствую сложной доле,
понимаю мятежный взгляд.
Знаю трудное это чувство,
так знакомо оно и мне.
Это радостно,
это грустно.
Понимаю тебя вполне.
Но они —
твое возвращенье,
все твои молодые дни,
воплощение и свершенье,
продолженье твое —
они.
Позавидуем им немного,
что же, Саша, другим пора.
Дальше,
дальше идет дорога,
надо день начинать с утра.
«А ты помнишь?»
— «А помнишь?»
— «Помнишь?..»
Нет, не надо. Даю отбой.
Время памятью не догонишь,
очень молодо нам с тобой.
Нам еще вспоминать-то рано,
просто так — погрустим слегка.
И от звания ветерана
мы отказываемся пока.
Нас дорога не укачала
и ничто не погонит вспять.
Вспоминаем свое начало,
продолжаем свое
опять.

Я ничего не мог припомнить,
не мог ни шагу изменить.
Я вижу —
мяч ко мне приходит,
в нем что-то тоненько звенит.
Бежал и вел его в ворота,
а где ворота — не пойму.
Ищу друзей — не видно что-то,
всё поле в солнечном дыму.
Вот покажи свое искусство,
когда уже грозит скандал.
То на краю щемяще пусто,
то полусредний пропадал.
Рывками сам иду к просвету,
вокруг защитники скользят.
Но вот мяча уже и нету,
опять назад,
опять назад.

Разбор игры казался адом,
и холодело всё внутри.
«Мы выходили,
были рядом…»
Смеялись зло:
«Не мастери!»
Я понимал — друзей обидел.
Не знали, в чем моя беда.
Я просто ничего не видел
в азарте боя иногда.
Мяч упустив за боковую,
однажды на бегу взглянул
на стену шумную, живую,
на разноцветный дружный гул,—
заметились мгновенно, сразу,
запечатлелись в тот же миг
ее глаза.
И как-то сразу
круг стадиона
вдруг возник.
Всё поле вижу — ближе,
дальше,
выходит край на том краю.
Ждет полусредний передачи,
я понял,
я передаю.
Мяч у меня опять в неволе,
даю — и вновь готов к мячу.
«Я вижу поле!
Вижу поле!» —
счастливый, про себя кричу.

Года и годы пролетели,
идет крутой плескучий вал.
Не раз потом на самом деле
я в жизни слеп и прозревал.
Еще возможно повторенье,
но только знаю навсегда:
оно придет,
мое прозренье,
как памятное в те года.
Не огорчайтесь, что обижу.
Не радуйтесь, что не могу.
Я просто временно не вижу
в азарте боя, на бегу.
Не отчисляй меня, команда,
не торопитесь сдать в запас,
не надо, слышите, не надо,
я поведу еще не раз.
Мне то стремление слепое
дороже ясностей иных.
Прозрею я на поле боя,
не на скамейке запасных.
Чтобы земля опять гудела,
чтоб видеть землю и траву,
чтоб видеть поле без предела,
пока дышу,
пока живу.

Всё так,
потеряна прыгучесть,
и ослабел уже рывок.
Что ж, человеческая участь.
Спорт — молодость.
Приходит срок.
«Незаменимых не бывает»,—
сказал давно железный век.
«Он плохо место выбирает».
— «Он что-то слабо выбивает…»
И вот уходит,
выбывает.
И убывает человек.
Но тот,
что славил то и дело
и всем хвалился, что знаком,
назвал принципиально, смело
бесперспективным игроком.
Мальчишки
тем, которым лестно
бывало чемодан нести,
почтительно уступят место,
но видно —
им не по пути.
Они смущаются чего-то,
не понимают, почему
им в это верить неохота,
как неохота никому.
Судьей завистливым и строгим
глядит:
другие полем мчат.
Порой невольно дрогнут ноги
так, что соседи заворчат.
«Не так!» — прошепчет он.
«А ты-то!»
— «Легко с трибуны…»
— «Ты бы сам!»
Со всех сторон шипят сердито.
Он поддается голосам.
И начинается неверье,
подкрадывается пустота,
вот-вот не те откроет двери,
туда, где есть еще места.
А это было лишь начало!
Спорт — подготовка для годов.
И если юность отзвучала,
то, значит, к мужеству готов.
Вы с поля с честью провожайте,
берите юного к мячу,
но зрелость силы уважайте,
давайте дело по плечу.
Не прозевайте в нем героя,
не отводите зорких глаз.
Придет дыхание второе,
оно-то
главное подчас!
Конечно, он в плечах пошире,
ему нагрузку дай под стать.
Вреднее нет — пустые гири
с такою силой поднимать.
Он сложен, человек, и труден,
да, он на винтик не похож.
А кто придумал это, люди?
Бесперспективность — просто ложь.
Он никогда не примирится,
будь знаменит, не знаменит.
Нет, человек не повторится,
его никем не заменить.