1958
Да, солнце, это верно,
рядом просто.
Есть трудная арычная вода.
Для роста солнце,
и вода для роста,
и вся земля родная —
для труда.
И вот
земля в моторном перегуде,
канал журчит на каждом рубеже.
Так сотворенье мира
ладят люди,
не боги —
те на пенсии уже.
А хлопок хлопотлив и непокорен,
потом он легок,
а сначала крут.
Пока к цветам
дотянется из зерен
и будет бел,
ты станешь вовсе черен.
А просто так
и палки не растут.
Ты посмотри на женскую походку.
А руки так летучи и нежны,
расцветшему,
разбуженному хлопку
особенные нежности нужны!
Нет, хлопок — это,
нет,
не просто солнце,
нет,
не цветок на праздничном столе.
И хлеб
и хлопок
даром не дается,
а нужно
низко
кланяться земле.
Над всесоюзным урожаем веским
мы кланяемся землям дорогим,
чтоб счастливо
нам жить
в стране Советской
и
никогда
не кланяться другим.
1958
Пришла, как лето,—
дочь, Анастасия,
вся в мать — солнцеволоса и добра.
Оповестила всех,
оголосила,
что ей в дорогу дальнюю пора.
Всё что-то шепчут трепетные губы,
сердце жжет тепло ее руки.
И глаза загадочны,
как глуби
на переплеске Волги и Оки.
Да,
сколько тебе стукнуло?
Семнадцать!
Я вглядываюсь пристально в часы.
А годы будут множиться,
сменяться,
как волны у прибрежной полосы.
И будет так же буйно
в том июле,
потяжелеют ветки от плодов,
и отзовется всё в сердечном гуле
у Настиных семнадцати годов.
В июле кружат голову предгрозья,
и поле дышит зреющей травой,
и по ночам созвездия,
как гроздья,
свисают над туманной головой.
Ты запрокинешь медленные руки,
глазами встретишь близкую звезду,
все мировые радости и муки
придут к тебе
в далеком том году.
Я говорю тебе: не бойся, Настя,
не бойся жить
открытей и смелей.
Жить на земле!
Да, выше нету счастья,
ты расспроси у матери своей.
Бушует переполненное лето,
мы будем вспоминать еще о нем.
Идем,
благодарю тебя за это.
Тебе семнадцать грянуло —
идем!
Да, по часам семнадцать отстучало,
нет у тебя ни лет еще,
ни дней.
Еще рассвет,
ты — самое начало.
Ты с каждою минутой — всё родней.
Засмейся лету, дочь Анастасия,
как счастливы единою судьбой
две матери —
и Волга, и Россия,
склонившиеся тихо над тобой.
1961
75. «Да, отступают признаки ненастья…»
Да, отступают признаки ненастья,
из-под ладони август огляди.
Спит, улыбаясь, месячная Настя.
Ее двадцатилетье впереди.
Кричу «здорово!» едущим, идущим,
гляжу в лицо селеньям, городам.
Мы в поле,
в разговоре о грядущем,
путь урожая
вспомним по годам.
Наш урожай не чудится, не снится,
мы это всё посеяли давно.
В разгаре лета клонится пшеница
и солнцем пахнет спелое зерно.
Иду, иду по августу.
За Волгой
опять комбайны встречу поутру,
вдохну жару после разлуки долгой,
между ладоней колос разотру.
Такая в этом августе отрада,
такой в степи волнующий настой,
что мне сейчас
опять в дорогу надо,
чтоб сжиться,
слиться с этой высотой.
1961
А ты не бойся —
вот они, ворота,
ты бей, не опасайся тесноты.
Ты это сделать должен,
а не кто-то,
вот именно,
не кто-нибудь, а ты!
Спорт — это жизнь.
И в жизни и в футболе
не спихивай ответственность в бою,
готовым будь и к радости и к боли
и помни честь бойцовскую свою.
Я знаю, промах свистом отдается,
потом пойдут молчания круги.
Я это знаю.
Так оно ведется.
А ты к мячу стремительней беги.
Штурмуй опять, ворота беспокоя,
бей с лета, с хода, с поворота вдруг.
Тебе еще откроется такое —
почувствуешь, увидишь
всё вокруг.
Но и тогда,
особенно тогда-то,
когда поймут, восторженно вопя,
не стань красой зеленого квадрата,
на пенсии у самого себя.
Опять иди, участвуй в общем счете,
сумей себя от страха расковать.
У свистунов пусть лопаются щеки,
а ты не бойся
снова рисковать.
Я за тобой слежу.
В разгаре лета
гул стадиона тает в вышине.
Не принимай как назиданье это.
Ты мне сейчас напомнил
обо мне.
1961
77. АЛЕКСАНДРУ ПОНОМАРЕВУ
«А ты помнишь?»
— «А помнишь?»
— «Помнишь»?
Вот какой разговор ведем.
Память сразу идет на помощь,
обжигает прямым огнем.
А бывало, не вспоминали,
позади — ничего пока,
что-то будет — еще не знали,
начинали издалека.
Волга виделась прямо рядом,
из завода шли трактора;
дальше степь — не окинешь взглядом.
Ветер пыльный. Полынь. Жара.
«Ну-ка, братцы,
мы — сталинградцы!»
Стадион гудел за бугром.
Нас тогда и зажег, признаться,
тех рабочих ладоней гром.
Тех горячих ладоней сила
и вела нас потом в бои,
и тебя по полям носила,
и вливалась в слова мои.
Читать дальше