Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

На заре отправляюсь в Булонский мой лес,—
Он подчас заменяет Таити…
Над прудом чуть дымится жемчужный навес.
В этот час вы, я думаю, спите?
Выгнув шею в большое французское S,
Черный лебедь торопит: «Дай булки!»
Я крошу ему булку. А с лона небес
Солнце брызжет во все закоулки.

Если кто-нибудь скажет (болтун-следопыт!),
Что встаю я обычно в двенадцать,—
Это грубая сплетня, и в частный мой быт
Попросил бы его не вторгаться…
Стадо ланей бесшумным движеньем копыт
Топчет плющ у песчаного яра.
Зацветает рябина. Ворона кричит.
На скамейке целуется пара.

Под мостами у Сены часами торчу.
Рыболовы, смиренные тени,
Приковавши глаза к камышинке-бичу,
Ждут добычи, расставив колени.
Целый день я, волнуясь, смотрю и молчу…
В мутных струйках полощутся шпильки,
Но никто, вырывая бечевку к плечу,
Не поймал даже крошечной кильки.

Дома тоже немало забавных минут:
Кот заходит с визитом в окошко,
Впрочем, кот этот — наглый отъявленный плут,
Оказался впоследствии кошкой.
У меня на диване, смутив мой уют,
Разродился он в прошлое лето…
Кот иль кошка, другие пускай разберут,—
Но зачем же рожать у поэта?!..

Иногда у консьержки беру на прокат
Симпатичного куцего фокса.
Я назвал его «Микки», и он мой собрат —
Пишет повести и парадоксы.
Он тактичен и вежлив от носа до пят,
Никогда не ворчит и не лает.
Лишь когда на мандоле я славлю закат,—
«Перестань!» — он меня умоляет.

Три младенца игру завели у крыльца:
Два ажана поймали воришку…
Вор сосновым кинжалом пронзил им сердца,
А ажаны его за манишку…
Наигрались — к окну. Три румяных лица.
Друг на друга глазеем лукаво.
Мандарин, апельсин и кусок леденца,—
До моста долетит моя слава!

Прибежит, запыхавшись, бродячий сосед.
В лапе хлеб, словно жезл Аарона.
Отгрызет, — постучит каблуком о паркет,
Словит моль и раздавит влюбленно.
— «До свиданья! Бегу. Проморгаю обед…»
Отгрызет и галопом за двери.
Под окном — для чего посмотрел я ей вслед? —
Проплыла крутобокая пери…

Если очень уж скучно, берусь за пилу,
Надеваю передник французский,
И дубовые планки, склонившись к столу,
Нарезаю полоскою узкой…
Меланхолик! Встань твердой стопой на полу,
Мастери жизнерадостно рамы:
Это средство разгонит душевную мглу
У любого мужчины и дамы.

А работа? О ней мы пока помолчим.
Занавеску задернем потуже…
Над весенним платаном опаловый дым,
Воробей кувыркается в луже,
В облаках выплывает сверкающий Рим,—
Никакой не хочу я «работы»…
Ни в журнал, ни в газеты, бездельем храним,
Ни строки не пошлю до субботы.

    В погожий день,
Когда читать и думать лень,
Плетешься к Сене, как тюлень,
    С мозгами набекрень.

    Куст бузины.
Веревка, фартук и штаны…
Сирень, лиловый сон весны,
    Томится у стены.

    А за кустом —
Цирюльник песий под мостом,
На рундучке, вертя хвостом,
    Лежит барбос пластом.

    Урчит вода,
В гранитный бык летит слюда.
Буксир орет: «Ку-да? Ку-да?!»
    И дым, как борода.

    Покой. Уют.
Пустая пристань — мой приют.
Взлетает галстук, словно жгут,—
    Весенний ветер лют.

    Пора в поход…
Подходит жаба-пароход,
Смешной, распластанный урод.
    На нем гурьбой народ.

    И вот — сижу…
Винт роет белую межу.
С безбрежной нежностью гляжу
    На каждую баржу.

    Кусты, трава…
Подъемных кранов рукава,
Мосты — заводы — синева
    И кабаки… Са-ва! [11]

    А по бокам,
Прильнув к галантным пиджакам,
К цветным сорочкам и носкам,
    Воркует стая дам.

    Но я — один.
На то четырнадцать причин:
Усталость, мудрость, возраст, сплин…
    Куда ни кинь, все клин.

    Поют гудки.
Цветут холмы, мосты легки.
Ты слышишь гулкий плеск реки?
    Вздыхаешь?.. Пустяки!

Сквозь сосны — россыпь звездных гнезд…
Дневным, замученным глазам
Так чужд бесстрастный холод звезд —
Ночной, неведомый Сезам.
Кружись, слепая карусель,
В угрюмой вечности своей!
Мне здесь моя земная щель
В стократ уютней и милей…
Вот лампа ярче вечных звезд
Цветет в окне, в лесной глуши,
В смолистой чаще пискнул дрозд,
Качнулись сонно камыши,
Над чашкой чая светлый пар,
Легко вздохнул морской прибой,
И как тепло дудит комар
В свой жизнерадостный гобой…
Как волк, смотрю я в звездный мрак,
В пустое, мертвое Ничье,
Вот стол, вот лампа, вот табак,
Вот сердце теплое мое…