Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

В редакцию за справками
Пришла душа потертая:
Субъект с глазами горлинки,
С бородкой русым штопором,
С продрогшим красным носиком, —
Смесь институтки с Гаршиным,
На каблуках расплюснутых,
В брезентовом пальто…
Стал в очередь в простеночке
И на пустую вешалку
Лирически-стоически
Уставился, как карп.

«Вот кандидат в счастливые,—
Шепнул Попов приятелям.—
Давайте побеседуем
С ним где-нибудь в чуланчике,—
Ведь все-таки — улов…»
«А чем он занимается?» —
Спросил Козлов скептически.
«Изобретатель, душечка,—
А проще — птица Божия,
Попавшая в силки…»

Под кипами газетными,
Торчащими вдоль полочек
От пят до потолка,
Присела личность кроткая,
Потерла руки потные
И начала доклад:
«Второй уж год слоняюсь я
По разным учреждениям,
А толку ни на грош…
Идея очень ясная:
Все люди злятся, бесятся,
Волнуются, кипят…
Мужья и жены ссорятся,
Юристы и политики,
Поэты и любовники
Бурлят чрезмерным пафосом,—
И так до бесконечности
Везде — в любой стране…
Пять лет вертел мозгами я,
Как для людей использовать
Избыток сей энергии?
И наконец нашел!
Прибор мой магнетический
В любой квартире, комнате
Любой избыток страстности,—
Любви ли, споров, ревности,—
Вмиг переводит полностью
В полезную энергию,
В комплекс рабочих сил…
Мой аппарат поставивши,
Теперь семейство каждое
Себя своими силами
Сумеет вентилировать,
Согреть и отопить…»

«Идея гениальная! —
Сказал Козлов, опасливо
Свой табурет расшатанный
Отодвигая вбок.—
А сколько ж средств вам надобно,
Чтоб ваше изобретенье
Пустить скорее в ход?»
Изобретатель встрепанный
Взглянул глазами горлинки
На мутное окно:
«С рекламой и конторою
Три миллиона с четвертью.
Уж все пути намечены,—
Ведь пустяки же, в сущности,—
Да кризис помешал…»
И, гордо носик вскинувши,
Он вышел в коридор.

К Попову наклонившися,
Львов проронил медлительно:
«Ваш кандидат в счастливые,
Пожалуй, не того-с…
Его бы в санаторию
На девять-десять месяцев,
А после подучить.
Тогда б, пожалуй, выдумал
Сей Эдисон стремительный
Какой-нибудь практический
Полезный аппарат,—
Машинку для доения
Мышей иль комаров».

Во сне какая ж логика:
В ночной рубашке вздувшейся
Стоит Козлов и ежится
На крыше за трубой
И слушает звенящие
Ночные голоса…

«Я, никому не ведомый
Иван Петрович Кругликов
В глуши Прованса Верхнего
На шахтах алюминевых
Пять лет тружусь как вол…
Пиши меня в счастливые:
Весь день гружу в вагончики
Руду я темно-рыжую.
Как черт, я весь коричневый
От пят до головы…
А вечерами хмурыми
Я борщ в бараке стряпаю
И на леса угрюмые,
Закатом окаймленные,
Смотрю в окно, как сыч.
Пиши-пиши, записывай,
Газетная душа…»

«Алло! А я под Ниццею
Ночным слоняюсь сторожем…
Днем сплю в своей каморочке,
Как каменный, — без снов.
Ночами охраняю я
Пустые виллы мертвые…
Присяду под террасою,—
Мимозы вьются, треплются,
Грохочут волны дальние…
Ботинками пудовыми
От холода стучу.
Ох, думы, думы темные,
Как море, неуемные,
С заката до зари…
Пиши-пиши, записывай,
Чернильный человек!»

«А я в Гренобле мыкаюсь,—
Я на цементной фабрике
Заборчики цементные
Прессую третий год…
Я в прошлом был учителем
Орловской прогимназии,—
Кто я теперь, не ведаю,—
Не стоит ворошить…
Душа моя цементная
Оцепенела, съежилась,
Посплю, поем, — на фабрику
И больше ничего».

«Эй, господин над крышею! —
Чуть слышный
Альт надтреснутый
По ветру долетел.—
У берегов Австралии
Уж третьи сутки треплется
Наш старый пароход…
Компания голландская,
Матросы африканские,
А я, псаломщик пензенский,
Здесь поваром служу…
Ох, надоело, миленький!
Хоть сыт, хоть койка мягкая,—
Но стражду, как Иона, я
Во чреве у кита…
Нет ли в Париже, батюшка,
Какой-нибудь работишки?
Я в русской типографии
Готов хоть пол мести,
Лишь бы из брюха тесного,
Железно-иноземного,
К своим опять попасть…»

Со всех сторон доносятся
Звенящие, скрипящие,
Ночные голоса…
Козлов, как лось затравленный,
Метнулся вбок, попятился…
Взлез на трубу стремительно,
Вниз головой просунулся,
Скользнул в нутро мохнатое
И вот, как полагается
В подобных сонных случаях,
Проснулся весь в испарине,
В своей знакомой комнате
На пятом этаже.