Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

В расцветших окнах гам и пенье,
А за балконом дождь и тьма.
У старшей дочки день рожденья,
И в доме нынче кутерьма.
В гостиной гам, грызут орехи,
Гудят веселые баски.
На всех диванах без помехи
Кадеты — классики — шпаки.
Подруги дочек, нежным роем
Обороняясь от юнцов,
Любого сделают героем
Или последним из глупцов.
Матрена, ерзая фасадом,
Как ледокол, проносит чай.
Перед пьянино плавным ладом
Плывет дуэт: «Не искушай!»
В углу изысканные франты
И белый выводок наяд,
Пища, разыгрывают фанты,—
Предлог для флиртовых услад.
А в кабинете, за вазоном,
Где пальма вскинула шалаш,
Склонясь над столиком зеленым,
Сидит интимный круг папаш.

Любой пустяк из прежних дней
Так ненасытно мил и чуден…
В базарной миске, средь сеней,
На табуретке стынет студень.
Янтарно-жирный ободок
Дрожит морщинистою пленкой,
Как застывающий прудок
Под хрупкой корочкою тонкой…
Желток в хрящах застыл кольцом,
Каемка миски блещет сонно,
И кот, глубокий гастроном,
Вдыхает воздух упоенно…
Петух, нахохливши манто,
Просунул гребень, зорко глянул,
Ударил клювом в решето
И негодующе отпрянул…
В передней солнце и покой.
Обои залиты румянцем.
Перед зеркальною доской
Галоши блещут ровным глянцем,
На вешалке, раскинув стан,
Висит кадетское пальтишко.
В углу таинственный чулан
Мерцает тусклою задвижкой.

Чулан! Хранилище сластей,
Пузатых банок панорама,
Приют мышей, соблазн детей,
Кунсткамера жилого хлама…
На узких полках встали в ряд
Киты домашнего лабаза:
Крыжовник, вишня, мармелад
И райских яблочек топазы…
На толстых нитках вдоль стены
Висят грибов сушеных четки.
Под срезом жирной ветчины
Томится штоф лимонной водки.
А на крючках — картуз отца
И портупея дяди Кости,
Вид мавританского дворца,
Сачок и синий зонт без трости.
В простенке дремлет детский стул,
Топорщась прорванным плетеньем.
Играя краем медных скул,
Сундук пылится под вареньем.
Плывут пылинки. Тишина.
В тазу белеет горка пуху.
В решетке узкого окна
Паук высасывает муху.

Горит рябинами аллейка,
Осенний воздух свеж и вял.
В гостиной, у стены, скамейка,
А на скамейке арсенал:
Упругий колобок замазки,
Полоски ваты и песок,
Зеленый гарус в толстой связке
И с кислотою пузырек.
Пора вставлять двойные рамы!
Матрена в радостном пылу,
Дрожа молочными буграми,
Визжит суконкой по стеклу.
Над садом облако, как парус.
Благословен родной уют…
Болтая, сестры режут гарус
И кислоту в стаканы льют.
А мать на стареньком диване,
Как незаметный дирижер,
Как мудрый вождь на поле брани,
Следит, кося пытливый взор.
В руках снуют стальные спицы.
Вкруг кротких глаз густая тень,
И серой стопкой рукавицы
Растут упорно каждый день.

Последний сбор. Редеют ветки,
В корявых листьях вся трава.
В дырявой зелени беседки —
Все обнаженней синева.
Матрена и кадет без шапки
Снимают поздние дары:
Землистых крепких груш охапки,
Тугих антоновок шары…
Подсев к лукошкам, сестры важно
Перебирают пестрый груз.
Вдали заливисто-протяжно
Орет обиженный бутуз.
К забору пламенно прильнули
Мальчишки, головы склоня.
«Лови!» Плоды летят, как пули.
Кадет хохочет: «Размазня!»
Людмила листьями прикрыла
Корзинку с пятнами ранет.
Со Степой — мама разрешила,—
Снесут в знакомый лазарет…
Болтают. Зубы — зерна риса.
А над скамьей, качаясь в лад,
На тонких ветках барбариса
Сухие ягоды горят.

Вблизи сарая, вдоль забора,
За гибкой сеткой птичий двор:
Петух с величьем командора
Косит глаза на рыхлый сор.
Над ржавой чашкой спят курята.
Индюк, бессмысленный бандит,
Раздув копной сквозные латы,
Раскинул хвост свой и пыхтит.
Вдоль стенки ковыляют утки
И, свесив жирные зады,
Пихают в жадные желудки
Остатки брошенной еды.
В корытце трется поросенок.
Кивает жимолость вверху…
Рябая курица спросонок
Сердито возится в пуху.
Плебеи… Лишь одни испанки,—
Семья до глянца черных кур,—
Хранят породистость осанки
В дородной грузности фигур…
Дворовый пес, кудлатый Гектор,
Уткнувши в сетку нос, глядит,
Топорщит брови, как инспектор,
И изучает птичий быт.

Раскрыты настежь дверцы печки,
Треща березовой корой,
Клубятся желтые колечки,
Шипит и каплет сок сырой.
Людмила, руки сжав в колени,
На рысьей шкуре на полу,
Сидит, полна дремотной лени,
И смотрит в огненную мглу.
В ногах раскрытый том Лескова:
Легенды византийских дней
Цветной парчой родного слова
Слились с цветением огней…
Отец качается в качалке.
В Управе за день сбился с ног,—
Двадцатый год в служебной свалке,
А сил все меньше, — видит Бог…
На потолке мерцаньем блеклым
Играет зарево костра.
Прижавши нос к холодным стеклам,
Ликует младшая сестра:
Роясь, как легкие пушинки,
Заполонив весь тихий сад,—
Сегодня первые снежинки
Над подоконником кружат!