Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

В городе кран повернешь — брызнет хрустальный поток,
Хоть до карнизов залей всю квартиру…
Никто в городах о воде и не вспомнит,—
По трубам, жилам подземным, взбегает до острых мансард,
Равнодушно внимаешь знакомому плеску,
Как гулу вечерних трамваев…
Но здесь, на холме, у залива —
С ранней зари о воде все заботы.
В цистерне под тихой верандой
Подымешь чугунную крышку:
Дождевая, от солнца укрытая влага,
Все убывает… Пьют много — жарища,—
Чайник не сходит с плиты.
Руки хватаются то за топор, то за грабли,—
Ежеминутно надо с ладоней смывать
Пыльный налет…
И вот — в подмогу цистерне
Внизу у оливы колодец.
Фермер с широкой улыбкой только руками развел:
«Берите! Хватит на вас, на меня и мула…
Кто в Провансе откажет соседу в воде?..»
И вот, сквозь вереск шершавый,
В гору кувшин несешь, отдуваясь…
Ветер пищит в волосах, плещется сонная влага,
Пес, как приклеенный, сзади бредет по пятам,
Пасть широко разевая…
Всласть из чашки своей наверху он напьется,
Студеной водой остудит горячую глотку
И хвостом благодарно вильнет.
А под вечер — только багряные мальвы
Холмы увенчают закатным венцом,—
Ведро за ведром притащишь к крыльцу
И щедрой рукой зеленых польешь малышей:
Олеандры, мимозы, глицинию, тонкую грушу
И перечных два деревца…
Жадно сухая земля вбирает светлые струйки
И гибкие ветви, качаясь, как будто шуршат:
«Спасибо, спасибо…»
Вот и сосед — доктор с женой и мальчишкой,
Каждый несет свою дань, ухмыляясь:
Большое ведро, поменьше и детскую лейку.
Чайник огромный мы ставим на низкий очаг,
Кора заворчала, взметнулись веселые искры,
С первыми звездами в воздухе дымном сливаясь.
Старый фонарь под навесом горит маяком,
Гулкие капли из края цистерны
Медленно капают в таз,
И осы, одна за другою, слетаются пить…

За рядом ряд обшариваем лозы.
Полнеба в пепле волокнистых туч…
Косматые кусты, освободясь от гроздьев,
Встают, раскинув изумрудный сноп.
Две девочки, зарыв в листву береты,
Болтают и стригут — пусть взрослые молчат…
Старик срезает важно кисть за кистью,
Как бы обряд свершая вековой.
А черный мул с дороги смотрит-ждет:
Бока продрогли, ветер дует в ноздри…
Ряды корчаг стоят у колеи.
Пора б грузить — и в путь, сквозь камыши.

Вдоль рыжей глины грузною стопой
Иду к мулу, к плечу корзину вскинув.
Усталость бодрая укачивает сердце,
Глазам раздолье: зелень, космы туч,
А за межой взлохмаченные фиги…
А ветер свежий бьет крылами в грудь,
Шуршит вдоль лоз, в рукав прохладой веет
И звонкой пустотой в ушах лопочет…
Спасибо, друг! Хоть час один, как мул,
Я прошагаю, медленно качаясь,
Ловя ноздрями крепкий дух земли…
«Гоп-гоп! Корзина!» Снова полный груз.
Редеют лозы — ряд склоненных спин,—
И первые малиновые листья
Огнем сквозистым радостно играют.
Под фигою — баклага на земле.
Подходим медленно — звенят стаканы сонно,
В молчанье пьем багряное вино.
Закат торжественный пылает над холмом
Безмолвною вечернею молитвой…
Идем домой сквозь джунгли тростников.
Со всех сторон поют-скрипят двуколки —
Соседи сбор подвозят к погребам.
Ногам работа — серые чаны
Примятым виноградом нагрузят
И, как во дни блаженные Гомера,
Босыми пятками начнут его давить,
Окрашивая терпким соком икры…
Шумит тростник. Усталая спина
Под ветром ежится… За поворотом — кровля.
Хозяин-фермер сумрачно бурчит,
Что это лето даст ему не много:
Жара и ветер высушили гроздья,—
Неполон сбор… Убытки велики…

Но жалоба его до сердца не дошла.
Мой виноградник пуст, — растрепанные бурей,
К земле прибиты светлые стихи…
И даже та любимая гряда,
Где зеленели детские страницы,
Здесь на чужбине теша детвору,—
Ненужным пустырем чернеет у дороги…
Молчу. Не жалуюсь. Не хмурьтесь же, хозяин,
Господь пошлет вам в будущем году
Обильный урожай.

Когда лежишь на берегу босой,—
Поет вода и чайки вьются с писком,—
И ешь свой хлеб с ослиной колбасой
Под матово-сквозистым тамариском,—
Ты самому себе покажешься святым:
Ты даже ос не отгоняешь с носа,
Летит песок, кадильный звонкий дым,
И ящерица вьется вдоль откоса…

Свой хлеб готов ты разделить с осой,—
Пусть только, злюка, не кусает в темя.
С издателем ослиной колбасой
Готов ты поделиться в это время…
Корректоров и тех готов простить,
Все их «досадные», как оспа, опечатки…
Сквозь сосны брызжет солнечная нить,
И ветер ласковый во все влетает складки.