Елена Крюкова - Зимний Собор

Заплеванный мой, каменный мешок,
Любимый город может спать споко… –
Ну, выпьем, Вавилон, на посошок.
Простимся. Разрываться нелегко.
Я дочь твоя. Я дырь твоя и брешь.
Церковная – в За-русско-речье – мышь.
Ты тесаком мне пуповину режь,
Свиным ножом!
Я заплачу барыш.

От улиц блестких, хлестких, дождевых;
От красных башен – зубья чеснока,
Моркови ли, где колокольный дых;
От кусов снега – белого швырка
Купецкого; от ночек, где подвал
Ворочался всем брюхом мне навстречь,
Бутылью, койкой, куревом мигал,
Чтоб закавыкой заплеталась речь,
Чтоб лечь живее,
чтоб обнять тесней,
Чтобы мертвей – метлой в ночи!.. – уснуть…
От воплей Вавилонских матерей,
Чей за сынов гробами – зимний путь;
От следа той Боярыни саней –
Двуперстье – ввысь! – на горностай-снегу;
От подземельных, воющих огней,
Что розвальни железны на бегу
Рассыплют… –
от разряженных цариц,
От нищенки, кудлатой, как щенок, –
Иду я прочь от лучшей из столиц,
Эх, розвальни мои – лишь пара ног!

Я ухожу навек, мой Вавилон.
Москвища ты, Москвишечка, Москва –
Тоска; Москва – Молва; Иван спален
Великий – почернела голова.
Пророчу велий в будущем пожар.
Тебе ли сажи, мать, не занимать?!..
Пророчу огненный, над грузным снегом, шар –
Он все сожжет. Он будет век летать.

И дядьки пьяные, бутылки ввысь подъяв
С-подмышек, из-за пазухи, крича:

В меня как дунут, будто я – свеча!
Весь люд мой Вавилонский заорет!
Костер пожрет и жемчуг и мешок!
Я ухожу навек, о мой народ.
Кто крикнет вам, что жив на небе Бог?!
За все грехи. За крупяную мышь
Зашкафной лжи. За сердце, ног промеж –
Костер Московский,
весело горишь,
Огнь Вавилонский,
души живы ешь!
И, мразь и князь, калека и юрод,
По стогнам,
по соборам,
под землей –
Пребудут все в огне – святой народ,
И – мученства венец – над головой!

Сгорит мой Вавилон! Сгорит дотла.
Я так любила – в сердце нищеты,
В обломках досок, где жила-плыла, –
Кремль ненаглядной, женской красоты.
Я церкву каждую, как тетку во платках,
За шею обнимала, омоча
Слезами грудь ей… Ты живи в веках.
А я сгорю. Такая я свеча.
А я сожгусь. Истлеет в пепел нить.
Развышьет сажа вьюжную парчу.

О, если б Время злое загасить
Всей жизнью бедной,
голой, –
как свечу………………

ВСЕПРОЩЕНИЕ

Нынче я прощаю всех, кто меня замучил.
Брызнет нимбом яркий смех – звездою падучей.

Вот и мученица я!.. Вниз гляжу, незрима:
Вот и вся моя семья – в небе херувимы.

Ну, а вы, родные, вы?!.. – Жалкие людишки!..
Не сносить вам головы, не казать подмышки.

Выгорел мой век дотла – черною обедней.
За подачкой из горла я стою последней.

Снегом я – за ратью рать – сыплюсь миру в раны.
Мне не страшно умирать: лисьей песней стану.

Стану волчьей хрипотой, хищной и святою, –
Закружусь над молодой головой златою…

Как завою, запою! Как забьюсь колюче
Я – у жизни на краю – в судорге падучей!

А златая голова задерется в небо…
Слышишь, я жива, жива!.. Сыплюсь белым хлебом!

Сыплюсь черным снегом вниз! Языком горячим
Всю лижу живую жизнь в конуре собачьей!

Всех целую с вышины! Ветром обнимаю!
Всех – от мира до войны – кровью укрываю…

Прибивали ко Кресту?!.. Снег кропили алым?!..
Всех до горла замету смертным одеялом.

Штопка, вязка, птичий пух, шерстяная замять…
Плачет псом небесный дух. Воет волком память.

Сердце – наледь.
Кости – лед.

…В кабаке постылом
Я вливаю кружку в рот с занебесной силой.

И, кругом покуда смех, чад и грех вонючий, –
Плача, я прощаю всех, кто меня замучил.

ПЛАЧ ОВИДИЯ ПО ПУСТОТЕ МИРА

Мне ветер голову сорвет.
Кусты волос седые – с корнем
Мне выдерет. Застынет рот.

Подобны станут травам сорным
Слепые пальцы. Небо жжет
Алмазной синью зрак покорный.

Взвивается поземки сеть.
Я рубище давно не штопал.
Забыл, как люто пахнет снедь.
Забыл – в амфитеатре хлопал
Рабу, разбившемуся об пол.
Красиво можно умереть.

А мир великий и пустой.
В нем пахнет мертвою собакой.
В нем снег гудит над головой.