Елена Крюкова - Зимний Собор

Наступит день – под ветром,
визжащим пилою,
Падем на колени
пред Зимней Звездой…
Рисуй Консьержери. Все уходит в былое.
Рисуй, пока счастливый, пока молодой.

Пока мы вдвоем
летаем в Париже
Русскими чайками,
чьи в краске крыла,
Пока в кабачках
мы друг в друга дышим
Сладостью и солью
смеха и тепла,

Пока мы целуемся
ежеминутно,
Кормя французят любовью – задарма,
Пока нас не ждет на Родине беспутной
Копотная,
птичья,
чугунная тюрьма.

СВЕЧИ В НОТР-ДАМ

Чужие, большие и белые свечи,
Чужая соборная тьма.
…Какие вы белые, будто бы плечи
Красавиц, сошедших с ума.

Вы бьете в лицо мне. Под дых. В подбородок.
Клеймите вы щеки и лоб
Сезонки, поденки из сонма уродок,
Что выродил русский сугроб.

Царю Артаксерксу я не повинилась.
Давиду-царю – не сдалась.
И царь Соломон, чьей женою блазнилось
Мне стать, – не втоптал меня в грязь.

Меня не убили с детьми бедной Риццы.
И то не меня, не меня
Волок Самарянин от Волги до Ниццы,
В рот тыча горбушку огня.

Расстрельная ночь не ночнее родильных;
Зачатье – в Зачатьевском; смерть –
У Фрола и Лавра. Парижей могильных
Уймись, краснотелая медь.

Католики в лбы двоеперстье втыкают.
Чесночный храпит гугенот.
Мне птицы по четкам снегов нагадают,
Когда мое счастье пройдет.

По четкам горчайших березовых почек,
По четкам собачьих когтей…
О свечи! Из чрева не выпущу дочек,
И зрю в облаках сыновей.

Вы белые, жирные, сладкие свечи,
Вы медом и салом, смолой,
Вы солодом, сливками, солью – далече –
От Сахарно-Снежной, Святой,

Великой земли, где великие звезды –
Мальками в полярной бадье.
О свечи, пылайте, как граф Калиостро,
Прожегший до дна бытие.

Прожгите живот мой в порезах и шрамах,
Омойте сполохами грудь.
Стою в Нотр-Дам. Я бродяжка, не дама.
На жемчуга связку – взглянуть

На светлой картине – поверх моей бедной,
Шальной и седой головы:
Родильное ложе, таз яркий и медный,
Кувшин, полотенце, волхвы

На корточках, на четвереньках смеются,
Суют в пеленах червячку –
Златые орехи,
сребряные блюдца,
Из рюмочек пьют коньячку…

И низка жемчужная, снежная низка –
На шее родильницы – хлесь
Меня по зрачкам!
…Лупоглазая киска,
Все счастие – ныне и здесь.

Все счастие – ныне, вовеки и присно,
В трещанье лучинок Нотр-Дам.

…Дай Сына мне, дай
в угасающей жизни –
И я Тебе душу отдам.

БАРЖА С КАРТОШКОЙ. 1946 ГОД

Нет для писания войны ни масла, ни глотка, ни крошки…
По дегтю северной волны – баржа с прогнившею картошкой.
Клешнями уцепив штурвал, следя огни на стылой суше,
Отец не плакал – он давал слезам затечь обратно в душу.
Моряцкий стаж, не подкачай! Художник, он глядит угрюмо.
И горек невский черный чай у рта задраенного трюма.
Баржу с картошкой он ведет не по фарватеру и створу –
Во тьму, где молится народ войной увенчанному вору.
Где варят детям желатин. Где золотом – за слиток масла.
Где жизнью пахнет керосин, а смех – трисвят и триедин,
Хоть радость – фитилем погасла!
Где смерть – не таинство, а быт. Где за проржавленное сало
Мужик на Карповке убит. И где ничто не воскресало.

Баржа с картошкою, вперед! Обветренные скулы красны.
Он был фрунжак – он доведет.
Хоть кто-нибудь – да не умрет.
Хоть кто-нибудь – да не погаснет.
Накормит сытно он братву. Парной мундир сдерут ногтями.
И не во сне, а наяву мешок картошки он притянет
В академический подвал и на чердак, где топят печку
Подрамником! Где целовал натурщицу – худую свечку!

Рогожа драная, шерстись! Шершаво на пол сыпьтесь, клубни!
И станет прожитая жизнь безвыходней и неприступней.
И станет будущая боль громадным, грубым Настоящим –
Щепотью, где замерзла соль, ножом – заморышем ледащим,
Друзьями, что в виду холста над паром жадно греют руки,
И Радостью, когда чиста душа – вне сытости и муки.

***

История – кровь меж завьюженных шпал.
Владыке рабы его кланялись в пояс!
А там, на вокзале прогорклом, стоял
Товарный, забитый соломою поезд.
До Мурманска ехали, там – кораблем.
Он щепкой висел в Ледовитом, огромном…
“Ну что же, ребята!” – “А коли помрем?..”
“Но прежде на славу построим хоромы!..”
Мороз в корабельные щели проник,
Хоть их дымом пахнущей паклей забили.
И Маточкин Шар назывался пролив,
Который в слезах они так материли…

И все это были НАРОДА ВРАГИ –
Пред ликом голодным седого Простора,
Пред нимбом серебряным светлой пурги,
Объемлющей равно начдива и вора.

И плотник глазастый, с усами Христа,
Блевал прямо на пол железного трюма.
И новая жизнь поднималась, чиста,
Над Новой Землею, глядящей угрюмо.

ПРОРОК