Николай Тарусский - Знак земли - Собрание стихотворений

И в медном безлюдьи нагих широт,
Выглядывающих, как погост,
Вдруг – юрта, где брат мой – киргиз – живет
Приятелем мертвых верст.

Ни капли воды. Солона, горька
Земля. Даже воздух весь
Разносит запах солончака
В зеркальный металл небес.

Владычеством смерти и торжеством
Бесплодной земли восстав,
Здесь степь против разума, и кругом
Ее сумасшедший нрав.

Она отрицает себя и нас,
Верблюдов, киргизов, мир,
Когда добела раскаленный глаз
Ее превратил в пустырь.

И можно поверить, – когда б не так
Я крепко дружил с землей, –
Что мир опустел, нищ, угрюм и наг
Перед этой слепой бедой.

Но жаркий железный вагонный стук,
Но рельсы сквозь этот ад…
И вот над пустыней, как верный друг,
Свисток разорвал закат.

По древней верблюжьей тоске твоей,
Преступница прав земных,
Прошел колесом, обвился, как змей,
Стянул в литые ремни.

И в этом отмщенье испей до дна:
Пшеница, вода, арык;
И будет другая весна дана,
Чтоб к новой киргиз привык.

Что смерть? Что безумство? Иная крепь
Осилит твой дикий нрав.
Так будь человеку покорной, степь,
Всей силой земли и трав!
12 июля 1930 Ст. Арысь

Н. Дулебову

На горьком цвету черемух, под кедровый звон,
Веселый май, как хозяйка, затворил
Сибирскую пьяную воду весенних рек
И книзу, на север, отчалил на обласке.
Зальется ль из черных окон медных чащ
Певучим теплом? А уж как высока вода!
Уж как высока зеленоватая цвель,
Крутящая гиацинты и огоньки!
Здесь красный песок, там стропила до облаков, –
Им тяжкие тучи, им небо легко держать!
А кедровый строй для меня, как радушный дом,
Изба, нарубленная из смоляных стволов.

Да, лед прошел; отыграла щука.

Я сел в обласок, я взмахнул веслом и плыву;
И в летний пар зарывается обласок,
И тихий смородиновый Вас-Юган,
Весь в кольцах, обсасывает борта.
Считаю ли кедры, а с балок, из-за кустов,
С пугливых опушек, с прудов и болотных рам –
То запах ночной красавицы, то звезда,
Бегущая паучком по сапогу.
Березовый обласок налегке
Ныряет в летний пар, как осетр.
Горбатое солнце. Малиновый день.
Июнь жужжит и вьется над головой.
Июнь жужжит, как оранжевый шмель.
А солнце сядет, – с накатов тайги
Черным маслом, пятнами по воде,
Глубокая расплывается ночь.
Вот-вот всё погаснет. В рогатых макушках, в их
Хвостатых перьях, в вороньей черноте –
Последние сполохи птичьего дня.

Я знаю. Займется сердце. Из омутов –
Из-под кустов, из размывов и водных ям
Сплываются щуки, и звонкая плескотня
Колеблет июньскую сетку белых звезд.
И щукою обласок между щук
Стоит у калины. Не ветер ли? Или стон
Всхрапнувшего кедра? Забравшись на верхний сук,
Скрипит и раскачивается деревянный бог.
А утром медведь-белошейка прогонит пчел,
Накидку сдернет, смородину оголит,
И, красноглазый, сомнет застеклевший куст
И гроздь за гроздью ягоды оберет.

Березовый обласок налегке
Ныряет в летний пар, как осетр.
И тихий смородиновый Вас-Юган,
Весь в кольцах, обсасывает борта.
А майских, а белых, а белых черемух цвет
Давно унесло, унесло по высокой воде.

Жужжит, жужжит остяцкое лето.

Я дней не считаю, я всё плыву и плыву.
И кажется мне, что июль на ущерб идет.
Березовый обласок легче ивовой ветки. Он
Быстрее хариуса на ходу.
Всё уже и уже становится Вас-Юган,
И скоро придется вытащить обласок,
На плечи взвалить и широко открыть глаза
У синей воды слюдяных озер.
Там черные лапы кедров держат жизнь
Духмяных трав, слюдяного озера, рыб.
В телесном запахе прелых стволов
Посеяны рыбьи загадки, щучья соль:
Под каждым, под каждым утопленником-стволом
Стоят часовыми щуки. И остяки
Торопятся с прибылью загадать мотню,
Когда она тонет и валуном идет…
Седая и страшная щука грызет мотню, –
Утятница-щука, изогнутая дугой,
Запутав в ячеях сизое перо,
Всползает из глубины на песок.

У синих озер я встречу осень.

Я белой черемухи жду, чтобы плыть туда,
Откуда течет ясный Вас-Юган.
И вот уже горьким гусиным пухом с кустов
Осыпало реки и сладко метет-метет.

Я белой черемухи жду, чтобы взять весло
И вверх пробираться в рыбью синеву
Глубоких озер – под охраной кедровых чащ –
И встретить осень у остяков.
Да сколько же лет этим щукам? Я лег на дно.
Янтарная осень и золотой-золотой, –
Не женский ли? – волос низко летит у воды
И нежно липнет к шершавым бортам.
Хотя бы кукушка! И вот, тишины не вспугнув,
Спускается и в упор смотрит ясный день.
Вздохнуть и отдать этот вздох! Я вспомнил вдруг,
Что ты выходила на проводы в черном платке.
Осень 1932 Д. Восток