Николай Тарусский - Знак земли - Собрание стихотворений

Здесь мир безголосый обстало вокруг
Безлюдье – торжественный переполох
Ущелий и скатов: из каменных рук
Струятся обрывы небесных дорог.

Заката малиновое полотно
Еще над вершиной колышет едва.
Но час не пройдет, здесь мертво и темно,
И будет кружиться моя голова.

Лишь цокот копыт будет ночь шевелить,
Лишь всадник да конь будут тут невдомек
Ночному сознанию каменных плит
И диким обычаям горных дорог…

О, гордость какая: перенести
И в этот еще первозданный, слепой
Космический крутень, что лег на пути,
Как прошлое, черной безмолвной тропой, –

Себя, человеческое естество,
Которое теплится в каждом, когда
Та тьма, из которой подняли его,
За ним пробирается по следам.
22 августа 1930 Фальгара

В могилу тех, кто не слышит гула миров,
Открыли ветры старую мира дверь
И с петель сорвали. О, если ты не готов
Быть с ветром в согласьи, ты – неживой, поверь!

Земля, как заряд из орудия, мчится в бой, –
Неотвратимо, бесслезно и ты – за ней.
И в этом полете нельзя захватить с собой,
Пускай материнских, но мертвых, как осень, дней.

На братственном пире проснувшихся новых стран
Осенние листья навеки стряхнет земля,
И южное тихое солнце на ураган
Дохнет миротворно, дождавшихся веселя.

О, трудные годы, какие и гордость и честь
Весной дожидаться единственных летних гостей…
И в двери столетий войдет человек, как он есть,
Не в силах понять наших бед, и любви, и смертей.
24 декабря 1930 Пенджекент

За 20-й век! За мировое
Водополье; за разбитый лед;
За года, летящие Москвою,
Как один неотвратимый год;
За высокий голос смуглой крови;
За сердцебиенье, – не заснешь!
За того, кто строит, и готовит,
И выносит в дружелюбьи дождь;
За бессонниц страстный шепот сердца;
За бессмертье тех, что не дошли;
За замерзших, нам дающих греться
Всем огнем, всей теплотой земли;
За негаснущее солнце комнат;
За погоду времени, где я
Пил твой воздух, гордый, беспокойный
И неподходящий для жилья!
Командарм! Сопротивляясь бедам,
Чтя приказ бесповоротный твой,
Я иду за конницею следом,
Как красноармеец рядовой.

Прочь, старость! Зачем нам стареть, зачем
Голосом, заикающимся и шепелявым,
Жизнь отрицать и бранить для поэм,
От которых ни чести, ни славы!

Трудно с болью и с кровью сдирать с себя
Привычное каноническое убранство.
В лед бессонниц, тоскуя, томясь, любя,
Лечь на рельсы безлюдных станций.

И – опомниться. Опоздал состав –
Не дождешься. Мгла. Дождь. Зеленый
Огонек семафора, как сердце трав
И весны, возник отдаленно.

А, надежда? Да – жить! Да – жить! Да – жить!
И уж умер тот. Навсегда. Не встанет.
Жизнь стоит за плечом. Горят этажи
Станционных зданий в тумане.

Ну, крепись! Мы в суровое время сквозь
Голод, мрак, смерть, ад, ветер, пули
Пронесли свою жизнь, любовь и злость
Не затем, чтоб они уснули.

Не жалей! Не раздумывай, что не ты,
Что не тот из оврагов детства,
С рельс поднявшись, уходит из темноты,
Позабыв про свое наследство.

Там намчало. Там поездом напролом
Режет мрак, дождливый и строгий.
Время, век мой, дай руку, пойдем, пойдем:
Нам с тобой по одной дороге!
13 апреля 1931 Москва

Разумный мир, не светопреставленье!
Гул вьюг. Декабрь. Светящийся рожок.
Котел рычит, вздуваемый давленьем,
И рвется кран, запечатлев ожог.

Но поезду поспеть по расписанью!
Платформу набок, сдунуло столбы.
И вот несет в косое завыванье
Ночей и вьюг военный храп трубы.

Потом еще. Шершаво. Жестко. Грубо.
Ударило. И вырвал паровоз.
Заголосило. Крыши. Люди. Трубы.
Сырой и серый пляшущий мороз.

Две тыщи дней под белой шапкой пара я
Жар ада из раскрытого жерла.
Меняют машинистов, кочегаров,
Упавших в обмороке у котла.

Как стонут рельсы от чугунной бури!
Обрушиваясь на складни дров,
Мрак заступает путь, нещадно хмурясь,
Но он не в силах задержать ядро.

Прицел был верен и сосредоточен.
Что обмороки машинистов! Уж
Мы обгоняем время, мы от ночи
Уходим, – племя мужественных душ.