Николай Тарусский - Знак земли - Собрание стихотворений

Всё пристальней смотрят глаза твои, –
Рвет ветер смятенье синее.
Планеты, серебряных мух рои,
Запутались в паутине.

Земля же, единственнейшая из звезд,
Иные законы вызнав,
Сквозь мировой, сквозь седой мороз
Летит, пьянея от жизни.
1930

Эта девочка в кубовом ситце
С хворостиною возле гусей,
Что-то кажется мне, согласится,
Если буду с упрямством проситься
Я в подпаски гусиные к ней.

Вот труба выпускает колечко
За колечком на воздух: гуляй!
Я усядусь на этом крылечке
Рядом с девочкой. Тихая речка.
Белый домик. Старушка. Сарай.

Осень, что ли? Наверное, осень?
В паутину лозинок, в дымок
Разбредаются гуси: их – восемь.
И колхозник, ныряющий в просинь,
Запирает сарай на замок.

Так сидеть до скончания мира!
Вся в веснушках, как в зернышках льна,
Может, вечером вымолвит: сыро!
А в туманах телушка со сна
Вдруг плеснет колокольчиком сирым.

А над нами – линялый халат
Полосатого небосвода.
Как кузнечики, прыгают в сад
Звезды. И на пчелиных колодах
Листьев лисьи папахи висят.

Я назавтра возьму хворостину
И, за кубовым ситцем следя,
Неожиданный сторож гусиный,
Буду стряхивать паутины
И гадать о намеках дождя.
1934

Я себя не находил. Под стук
Памятных теплушек, – годы вниз, –
Небо из железа, тяжесть рук, –
Под откос стремительно неслись –
Без любви, поддержки и порук.

Дым прошел. Отгрохотал состав.
Я очнулся. Сосны. Небо. Май.
Сумерки. И по метелкам трав
Мокрые – как паучков сгоняй! –
Звезды наползают на рукав.

Здесь когда-то в ситцевом платке
Повстречалась… Что сказать и как?
Тени хвой дрожали на руке,
Золотая вилась на виске
Паутинка. Плыл вечерний мрак.

Что сказать? Что я еще не весь
Отошел, что поезд не унес,
А забыл в бору тебя, как весть
О каком-то счастьи, что невесть
Почему ты скрыла зной волос.

Скинь платок! Сияй, сияй! А бровь –
Уголком, и скорбен узкий рот.
Где тебя я видел? Жизнь? Любовь?
И увижу ли тебя я вновь
В плахте, с коромыслом, у ворот?

Как листок, запутавшийся вдруг
В волосах, так в памяти моей
Ты останешься, далекий друг,
Знаками гудящих рельс, ветвей,
Летних кос и загорелых рук.
1928

Уж гармошки, скрипки и шарманки
Расклубили празднество листвы…
Знаете, на первом полустанке
Мы сойдем, услышав крик совы!

Будет полночь в деревянных крышах.
Будет сторож, белый, как в мелу.
Будет кашель. Будут в черных вишнях
Окна, дом и клетки на полу.

Прогремит телега. В дальнем лае
Где-то померещится село.
Где-то ночь. И кто-то спит в сарае.
И какой-то тополь бьет в стекло.

И сова какая-то над низким
Станционным зданием слегка
Вдруг простонет. Далеко ли? Близко?
Может быть, оттуда? С чердака?

Ночью хлынет ливень. – Я люблю вас.
Ночью хлынет ливень. – Всё равно.
Знаете, у сов короткоклювых
Слуховое выбито окно!

И сидят рядком в пушистой вате
Чердака. И мчатся поезда…
Я живал когда-то на Арбате,
Но не помню, как я жил тогда.
1932

Средь чайников, блюдец, чашек,
Заснувших под огоньком
Коленчатой свечки, рядом
С лягушечьей головой,
В стеблистых усах сомовьих,
Поплескивала веслом
Дубовая пясть сидельца,
Сочащаяся тишиной.

В косых петушках рубаха,
И пуговиц не видать,
А всё в завязочках синих.
Весь белый, как мукомол,
Грудастый скопец
Тихонько
Подумывал про кровать
Да бога молил,
Чтоб ночью
Никто к нему не зашел.

Лицо его было шире
Тележного колеса;
Сомовьи, в икринках, глазки
Поблескивали сквозь очки.
Он был безбород, дороден.
А тоненько, как оса,
Жужжал про себя, уткнувшись
В бумажные пятачки.

А на пшеничное темя,
Примасленное слегка,
Спускался в ребристых балках
Задымленный потолок.
И в темные стены въелись
Заржавленные века,
И этих чугунных бревен
Не брал ни один жучок.