Валентин Парнах - Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

Жившие в Испании до установления инквизиции мастера древнееврейского языка Ибн-Габироль [8], Ибн-Эзра, Иегуда Галеви известны, по крайней мере, по имени. Но даже читатели, знакомые с их произведениями, не знают, что до и после установления инквизиции существовали поэты еврейского происхождения, писавшие по-испански и по-португальски.

Облекая свою мысль в эти мощные языки, они пользовались их прекрасным строением и звучанием.

Судьба поэтов, которые по языку были испанцами и португальцами, а по событиям жизни — евреями, большей частью жившими в эпоху инквизиции, конечно, сложнее судьбы их собратьев, писавших по-древнееврейски и огражденных этим языком от христиан.

Поэзия этих «еретиков» была бы слишком узкой, если бы ограничивалась темами религиозной борьбы и тюрьмы. К счастью, она выходит за эти пределы.

Древняя тема жизни и смерти — жизни, пребывающей в смерти, и смерти, живущей в жизни, — упорно проходит чрез все века испанской и португальской литературы. Эта жизнь и эта смерть соединяются, разумеется, в любви, во славу которой испанские и португальские поэты вырабатывают изощренную диалектику и лирическую казуистику.

Не останавливаясь на «Нравоучительных изречениях» (Proverbios morales) или «Советах (Consejos) королю Педро I» [9]раввина Сантоба де Карриона [10], представляющих в XIV веке только слабый образец философической поэзии, мы вступаем в мир, где жизнь, смерть и любовь выражены в самой их сущности.

В одном из своих любовных сонетов маркиз де Сантийяна [11], знакомый с произведениями Сантоба, уже горько жалуется как человек, затерянный между жизнью и смертью:

Эти испанские стихи приближаются к древнееврейским стихам Габироля:

В другом стихотворении тот же Габироль говорит:

Потом, в немногих словах, он берет на себя ответственность за все жестокое на этой земле:

Что касается св. Тересы [13], она оставила знаменитый припев:

послуживший в наше время заглавием для книги «Mourir de ne pas mourir» («Умирать от неумирания») Поля Элюара, французского поэта-сюрреалиста.

Но лучшие образцы этого рода дал Педро де Картахэна [15].

Одно его стихотворение мы можем озаглавить: «Ни жизнь, ни смерть». Другое посвящено выбору между забвением и воспоминанием.

Тот же Картахэна исследует вопросы раздвоения личности, воплощенной в образе двух соперников, соединенных в одной любви и в одной муке:

Еще непосредственней тема раздвоения личности, соответствующая двойственному положению марранов, разработана в XVI веке в стихотворении М. Оливы, которое я нашел в рукописи в Кабинете манускриптов при Парижской национальной библиотеке. Оно озаглавлено «Coplas» (Стансы); я назвал бы его: «Против самого себя»:

Я сам — враг себе, я сам

Мщу себе словом и делом:

Не делаю, что сказал.

Не скажу о том, что сделал.

Самим собою томим.

Плачу один над уделом —

Не делать, что говорил,

И не говорить, что делал [16].

Но эти горячие и строгие слова, признания в любви, возгласы личного отчаяния прерываются более грубыми и сильными стонами: они вызваны общественными бедствиями.

С конца XIV века в Испании разражаются еврейские погромы. [17]В конце XV века они возобновляются. Когда поэт Антон де Монторо [18], крещеный еврей, известный под именем «портного из Кордовы», обращается к «сеньору королю» с большой поэмой, посвященной погрому в Кармоне. «Позор, сеньор, позор!» — восклицает он. Этот собрат Ганса Закса, немецкого поэта-сапожника XVI века, ведет себя благородней, чем другие испанские поэты, крещеные евреи, которые во время этих печальных событий нападали в стихах на своих соплеменников и вели себя, как враги. Автор многочисленных эпиграмм (burlas), Антон де Монторо полемизирует с Хуаном де Вальядолидом и с Родриго де Кота [19], крещеными евреями, испанскими поэтами, из которых второму принадлежит знаменитый «Диалог между Любовью и Старым Рыцарем», обширная поэма, не лишенная достоинств.