Семья Картахэна (Cartagena)
XV век
В те времена, когда духовенство играло одну из главных ролей в политической и культурной жизни Европы, еще до установления инквизиции в Испании, некий Соломон Га-Леви, эрудит в талмудических науках и знаток богословия, добровольно принял католичество. Окрещенный Пабло де Санта Мария [105], он был назначен епископом города Карфагена, откуда и происходит его фамилия де Картахэна. Одно за другим он получил различные почетные звания, стал канцлером королевства кастильского и опекуном испанского инфанта. К концу жизни он вошел в Совет регентства и был архиепископом своего родного города Бургоса. Он обратил в католичество свою жену и четырех сыновей. Но не он интересует нас.
После его смерти второй сын его, Алонсо де Картахэна, в свою очередь был назначен епископом карфагенским и бургосским; отличился как крупный прелат и дипломат [106].
Он ли является автором интереснейших любовных стихотворений или его брат Педро, которому приписываются многие из них в собраниях испанских произведений XV века?
Как бы то ни было, при некоторой искусственности эти стихи не лишены своеобразной силы. Изощренный анализ противоречивых чувств и блестящий дар казуистики сказываются в антитезах и гиперболах, столь характерных для испанской поэзии. Лучшими образцами этих стихотворений являются стансы, которые я назвал бы «Ни жизнь, ни смерть» и «Я — это вы, вы — это я».
Упоминаемый в посвящении этого последнего стихотворения виконт де Альтамира — поэт, произведения которого также включены в собрания испанских авторов его века.
Судьбу семьи Картахэна, сделавшей блестящую карьеру князей церкви, любопытно сопоставить с судьбой поэтов, которые подверглись преследованиям со стороны инквизиции.
Стансы к Виконту де Альтамира, сопернику автора на службе у одной дамы, от любви к которой оба погибали
Я — это вы, вы — это я.
Ведь наши души, наши взоры —
Одна душа, единый взор.
Страсть ваша — это страсть моя.
И нашей страсти приговоры —
Единый смертный приговор.
Одна замкнула нас ограда,
Где смертию умрет отрада
Отчаянно и неизбежно,
И путь к спасению преграда
Отрезала нам безнадежно.
Умрете вы, умру и я.
Ведь вас убьет моя беда,
Меня же ваша убивает.
Ведь страсть и ваша, и моя
Вся нами отдана туда,
Где только вечность пребывает.
Мы умерли: ведь мы желаем
Той, от которой умираем.
Невыполнимое желанье!
Раз умирает упованье,
Еще живя, мы погибаем!
Конец
Так, наша слава умерла.
Наш рок для нас изобретает
Такое долгое страданье,
Что нам ясна причина зла:
Не смерть сама нас убивает,
нашей смерти опозданье.
Луис де Леон (Luis de Leon)
1528—1591
Поэт и ученый, профессор Саламанкского университета, Луис де Леон [107]был обвинен инквизицией в том, что толковал библию еретическим образом, произносил дурно звучащие для католического уха слова и перевел на испанский язык «Песнь песней» [108].
К тому же в обвинительном акте по его делу упоминается его еврейское происхождение. Арестованный по проискам своих ученых собратьев, он был заключен в тюрьму, откуда вышел только через пять лет. При возобновлении его курса собравшиеся на первую лекцию студенты надеялись, что он заговорит о тюрьме. Но Луис де Леон, продолжая то, о чем говорил пять лет назад, спокойно начал: «Dicebamus hesterna die...» («Вчера мы сказали...»).
Этот поэт оставил ряд знаменитых и поныне стихотворений. Он перевел на испанский книгу Иова и оды Горация [109]. Его стихи появились в печати только через сорок лет после его смерти [110].
Тюрьма
Здесь ложь и зависть пять лет
Держат меня в заточеньи.
Но есть отрада в смиреньи
Тому, кто покинул свет,
Уйдя от злого волненья.
И в этом доме убогом,
Как в поле блаженства, он
Равняется только с богом
И мыслит в покое строгом,
Не прельщая, не прельщен.
Давид Абенатар Мэло (David Abenator Melo)
XVI—XVII век
Когда и где он родился, неизвестно. Как он упоминает в предисловии к своей книге, его родиной была не Испания, его родным языком был не испанский язык.
Читать дальше