Эдуард Асадов - Избранное

И почувствую, словно на раны соль,
Как вокруг все безжалостно изменилось,
И пронзит мою душу такая боль,
О какой мне и в тягостном сне не снилось.

День, как рыба, ныряет в густую ночь.
Только ночь — жесточайшая это штука:
Мучит, шепчет о подлостях и разлуках,
Жжёт тоской — и не в силах никто помочь!

Только помощь до крика в душе нужна!
Вот ты ходишь по комнате в лунных бликах…
До чего это всё же чудно и дико,
Что вокруг тебя жуткая тишина…

Пей хоть водку, хоть бренди, хоть молоко!
Всюду — люди. Но кто тебе здесь поможет?!
Есть и сердце, что многое сделать может,
Только как оно дьвольски далеко!

Обратись к нему с правдой, с теплом и страстью.
Но в ответ лишь холодная тишина…
Что оно защищает — превыше счастья,
Зло — ничтожно. Но сколько в нем чёрной власти!

Мышь способна порой победить слона!
На земле нашей сложно и очень людно.
Одиночество — злой и жестокий друг.
Люди! Милые! Нынче мне очень трудно,
Протяните мне искренность ваших рук!

Я дарил вам и сердце своё, и душу,
Рядом с вами был в праздниках и в беде.
Я и нынче любви своей не нарушу,
Я — ваш друг и сегодня везде-везде!

Нынче в душу мне словно закрыли дверь.
Боль крадётся таинственными шагами.
Одиночество — очень когтистый зверь,
Только что оно, в сущности, рядом с вами?!

Сколько раз меня било тупое зло,
Сколько раз я до зверской тоски терзался,
Ах, как мне на жестокую боль везло!
Только вновь я вставал и опять сражался!

Ложь, обиды, любые земные муки
Тяжелы. Но не гибнуть же, наконец!
Люди! Милые! Дайте мне ваши руки
И по лучику ваших живых сердец!

Пусть огонь их в едином пучке лучится,
Чтобы вспыхнуть, чтоб заново возродиться,
Я сложу все их бережно: луч — к лучу,
Словно перья прекрасной, как мир, жар-птицы,
И, разбив одиночество, как темницу,
Вновь, быть может, до радости долечу.

Сколько чувств ты стараешься мне открыть,
Хоть с другими когда-то и не старалась.
Там все как-то само по себе получалось —
То ль везение чьё-то, а то ли прыть?

Я был вроде лагуны в нелёгкий час,
Где так славно укрыться от всякой бури,
И доверчив порою почти до дури,
И способен прощать миллионы раз…

Видно, так уж устроена жизнь сама,
Что нахальство всех чаще цветы срывает.
И чем больше скрывается в нем дерьма,
Тем щедрей оно радости получает.

Почему я на свете избрал тебя?
Ну — наивность. Допустим, а всё же, всё же,
Ведь должно же быть что-то, наверно, тоже,
Чем зажёгся я, мучаясь и любя.

Да, сверкнула ты искренно, как звезда,
Что зовёт тебя радостно за собою.
Сколько счастья изведал бы я тогда,
Если б только огонь тот зажжён был мною
И светил только мне через все года!

Сколько ласк ты порой подарить стараешься,
Говоря, что живёшь, горячо любя.
Но стократ убеждая сама себя,
И сама-то, пожалуй, не убеждаешься…

Только я тебе так от души скажу:
Не терзай ни себя, ни меня. Не надо.
Ведь искусственность — это же не награда,
И не этим я, в сущности, дорожу.

Ведь все то, чем ты дышишь и чем живёшь,
Что в душе твоей самое дорогое,
Для меня и враждебное, и чужое
И не может быть дорого ни на грош.

Вот такой у нас, видно, нелёгкий случай.
И никто не подаст нам благую весть.
Только ты не насилуй себя, не мучай:
Выша сердца не прыгнешь. Что есть — то есть!

Встал рассвет, поджигая ночную тень,
Ты в работе. И я — не совсем бездельник.
Слышишь: в кухне со свистом кипит кофейник.
Что ж, пойдём распечатывать новый день!

И не надо нам, право же, притворяться.
Будем жить и решать миллион задач.
Делать все, чтоб на споры не натыкаться,
И знакомым приветливо улыбаться,
И рассеивать тучи, и ждать удач!

Сколько раз получал я на свете раны!
Но страшней всех не пули и не ножи,
Не осколки. А боль моя постоянно
От того, что особенно беспощадно:
От предательств и самой поганой лжи.

Вот я думаю с горьким недоуменьем
Про лгунов и предателей: в чем их суть?
Ведь они обладают таким уменьем
Все для собственной выгоды повернуть.