Филарет Чернов: Темный круг

Теперь, когда творящим словом
Я из хаоса вызвал свет,
И мир явил в величье новом,
В движенье огненных планет; —
Теперь, когда леса, долины
Небесной влагой окропил,
И глубь морей, и гор вершины
Живою тварью населил; —
Я сотворю Венец созданий —
Себе подобье… Без конца
Пусть ищет он во тьме исканий
Неуловимый лик Творца…
Ему — и солнце огневое, —
Живой поток его лучей,
И дня сиянье золотое,
И голубая мгла ночей.
Ему бессмертное мерцанье
Текущих в вечности планет.
Ему — и месяца блистанье,
Ему — и дня, и ночи свет.
Ему тепло и яркость света,
Ему и радуга цветов,
Но — «где Творец?» — не дам ответа, —
Развею вихрем дерзкий зов.
Я красоту вещей открою, —
Их назначенье, ценность, вес.
Но сущность их навек сокрою
И Сам оденусь в тьму чудес.
В необъяснимости великой,
На недоступных высотах,
Я буду — Образ многоликий,
Я буду — Тень в земных мечтах.

С земли — из тьмы великой ночи: —
К сиянью неба поднял я
Свои пылающие очи
Тоской о тайне бытия: —
Непроницаемостью синей
Взглянула Вечность на меня,
Великой звездною пустыней
И блеском вечного огня.
И проникал мне в сердце трепет,
И думал я, объят тоской,
Что значит мой наивный лепет
Пред этой Вечностью немой?
Закон свершая непреложный,
Объемля бездной шар земной,
Что ей червяк земли, ничтожный,
С его любовью и тоской?!

Уплыли вечерние тучки куда-то на север далеко,
И купол небесного храма живыми затеплен огнями.
Вот месяц поднялся высоко
И встал, окруженный звездами.
И поле покрылось туманом, и бодрою дышит росою…
И ближнего озера лоно сверкает холодною сталью…
И лес далеко за рекою
Сливается с синею далью…
А звезды, как вечные свечи, все ярче под куполом храма…
И в траур тумана одета, дневную покинувши битву,
Земля, как в дыму фимиама,
Безмолвно свершает молитву…

Мне жизнь показывает спину,
А смерть лицом глядит в лицо.
Круг жизни с ужасом окину:
Я смертью сдавлен, сжат в кольцо.

Иду в кольце… его вращенье
Я ощущаю каждый миг:
В душе великое смятенье, —
Безумной муки сдержан крик.

Когда я слышу в ночь глухую,
Как воет темным воем пес,
Я чую — муку мировую
Он выражает тем без слез.

И часто сердцу стоит воли,
Чтобы не встать, и не пойти,
И не завыть с ним в общей боли
О безнадежности пути…

Мой день мучителен и странен:
В круг темных мыслей заключен,
Я в мозг и в сердце тяжко ранен,
На муки духа обречен.

Мои болезненные чувства
Струной надорванной дрожат;
Мои стихи, мое искусство, —
В моей крови текущий яд.

Другим стихи — игра, отрада:
Легко им петь, чеканя стих.
Мне каждый образ — капля яда,
Усугубленье мук моих.

Что создаю я, тем страдаю,
Но муку творчества любя,
Я крест Голгофский воздвигаю
И распинаю сам себя…

Пришла Дарья-старуха из дальней деревни
В город — угодничкам помолиться…
Оббила дорогой все ноги о корни, о кремни:
Течет с изъязвленных ног сукровица…

Пропылилась вся, пропотела до кости,
Солнце кожу на лице обожгло, облупило,
А приплелась-таки Дарья к угодничкам в гости:
На три гривны старуха свечей накупила.

Надо старухе самой поставить все свечи,
Чтобы чувствовал каждый угодничек Божий.
Идет, шатаясь, толкает барынь в плечи,
Валится, падает у святых подножий…

Косятся на Дарью барыни: «Пьяна старуха!..»
От нечистых лохмотьев жмутся брезгливо…
Идет к Дарье староста: «Напилась, потаскуха!..»
И выводит Дарью за рукав молчаливо…

Вышла Дарья за ограду: перекрестилась
И поплелась восвояси пыльной дорогой неспешно,
Мутной, смиренной слезинкой прослезилась:
— Ох, не допустили угоднички душеньки грешной!..

По лону неба голубого —
И белоснежны, и легки,
Плывут живые думы Бога —
Воздушных облаков полки…

В небесной бездне синеокой
Они сгустятся в горы туч:
То тяжко Бог нахмурит око,
Во гневе страшен и могуч.