Георгий Раевский - Одинокий прохожий

С «важностью» Г. Раевский принимал участие в литературных собраниях, делал, в случае надобности, замечания, вносил поправки, как правило, всегда очень верные и удачные.

Раевский очень внимательно относился к стихам всех своих коллег, а став со временем старше, с такой же благожелательностью и сосредоточенностью на том, о чем говорил, занимался и с поэтами «младших» поколений.

Он искренне любил хорошие стихи у всех — качество редкое! — и искренне радовался, когда читавшиеся кем-либо стихотворения были удачными.

Он обладал к тому же особой способностью делать поправки — другим.

«Ах, если б я мог так же хорошо видеть недостатки и делать поправки в своих стихах, как в чужих!» — воскликнул он однажды.

Поэты нового, «послевоенного», поколения любили его и очень ценили его отношение к ним, что было некоторыми из них засвидетельствовано в печати после его смерти.

Умея всегда очень обоснованно разбирать стихи на поэтических собраниях, Георгий Раевский никогда не писал статей о поэзии и не стремился стать критиком. Но шуточные пародии и эпиграммы, порой весьма злые и меткие он любил.

«Перекресточная тетрадь» — собрание эпиграмм и пародий, писавшихся в течение ряда лет группой поэтов «Перекресток», — включает немало таких произведений, где Раевский был автором или соавтором.

Выехав за границу совсем еще молодым человеком, Г. Раевский окончил университет в Германии. Прекрасно владея немецким языком, он хорошо знал немецкую литературу, прежнюю и современную. Среди немецких поэтов Раевский имел своего кумира — Гете. Он был первым (и единственным) гетеанцем среди парижских поэтов и любил цитировать Гете, как непререкаемый авторитет, во время литературных споров.

Помимо Пушкина, которого Раевский чтил наравне с Гете, он особенно любил Тютчева, с которым у него было и в стихах некоторое духовное родство.

Из поэтов нашего века Раевский почитал Анненского и Блока. Не любил «Цеха поэтов» и стихов самого Гумилева, не выносил Марины Цветаевой эмигрантского периода.

С В. Ходасевичем Раевский был в полном согласии и всегда поддерживал его направление в «Перекрестке».

«Парижскую ноту» он считал опасным соблазном, всегда восставая против «умирания» и ощущения «безысходности».

предупреждал «Перекресток» склонного к «парижско-нотной ереси» своего участника Владимира Смоленского.

В спорах и литературных стычках с представителями других поэтических направлений Раевский был непременным участником. Собрания у Мережковских отталкивали его «слишком уж застольными» разговорами о метафизике, в «Зеленой Лампе» он никогда не выступал и предпочитал бывать на «деловых и трезвых» собраниях у Ходасевича, где читали стихи и говорили о стихах.

* * *

Первая книга Георгия Раевского, «Строфы», вышедшая в 1928 году, отличалась композиционной стройностью, а в смысле техническом — умением, редким для начинающего.

В «Строфах» присутствовало и поэтическое «дыхание», и ощущение природы, и «высокое настроение» души — на книгу обратили внимание критики, особенно В. Ходасевич.

Но после «Строф», несмотря на то, что Раевский, с успехом читавший свои стихи на литературных вечерах и печатавшийся во всех тогдашних журналах и в литературном отделе газеты «Возрождение», стал известным поэтом, — с выходом книг ему на редкость не везло.

Набранная в Германии его вторая книга стихов погибла в типографии после прихода Гитлера к власти. Дополненное и исправленное собрание тех же стихотворений, принятое к печатанию издательством «Современные записки», тоже погибло, не успев выйти, во время Второй мировой войны. И только в 1946 году Раевский, наконец, получил возможность выпустить свою книгу — «Избранные стихотворения».

Первое стихотворение этого сборника может служить характеристикой темы Раевского и его поэтического «кредо»:

Все живущее, в ощущении Раевского, имеет основное устремление — ввысь, к солнцу, к небу, — от земной скудости и суеты земных дел, и только в этом взлете-порыве находит оправдание своей малости, своей низменности: